#translation Еще раз про советский перевод, тайные ложи и вот это вот все. Я хочу переводить, конечно, так. Я учусь переводить именно так. Да, мне насрать на убогость личности автора, они все, знаете ли, не Амнуэль. Я хочу, чтобы читатель смог понять идею книги, и применить ее в своей жизни. По сути, переводчик переводит эмоциональную кашу автора в приемлемый вид, потому что он является и читателем, в момент перевода. Можно перевести просто – как есть. Я так начинал, боясь разрушить авторский замысел. Можно сохранить убогий английский стиль письма, например, или зверьковый испанский. А я-то чо, я ж просто переводчик. Я читал, что один современный переводчик гордится тем, что переводит предложения так, как писал автор. Типа, ну это стиль зи. Нет, дурачок, стиль, должен сопоставляться с отражением этого же стиля, но на языке перевода. Перевод – это постоянное сопоставление контекста, постоянный подбор. С тех пор я прочитал не только знаменитую книгу Галь, но и ее статьи, а так же, статьи Кашкина – основателя советской школы перевода. Почитал и современный мусор курса переводов, про то, как делать не надо.
Советские переводчики – это какие-то Нео, у Норы глаза женщины, которая видела некоторое дерьмо.
Нора делает оговорку в своей книге, пропаливается, но для посвященных, она вспоминает там, как переводчики со всех сторон пытались подъехать к Хемингуэю, и когда, наконец, он заговорил на русском, они радовались всей школой.
Казалось бы, чо это так?
В новом рассказе Амнуэля “Айзек” (ищите его везде), компьютер, чтобы ответить на вопрос обратился к психологии и понял, что в том, виде, в котором она есть, это не наука, и ему пришлось самому описать эту науку, подвести ее под научный метод, разработать признаки и так далее.
Я думаю, с Хемингуеем было так. Партия: Хемингуэй друг советского слона, переводите.
Переводчики: да! (почитав) эээ…это же какой-то бессмысленный бред, а можно незацензуренную версию?
Партия, пожав плечами: а мы и не цензурили.
Переводчики: эээ…
Партия: короче, чтобы советский читатель знал, стиль, там, хуиль. Грят, у него свой стиль.
Переводчики: эээ…
И вот, прибегает, Васька и грит: слышьте чо, смотрите. Вот, придумал! Стиль вот такой, вот признаки, вот то, се, вот три рассказа этого бредоноса под него подходят! Теперь просто перевод нужно сделать по этому же алгоритму!
И все: урааа! Васька – голова!!!
И пошли в кафе “мороженое”. Поэтому они и радуются, этот бредонос не стал читабельнее, но они-то, они-то решили сверхзадачу. А стиль, ну что стиль, некоторым, вот, нравится. Всегда будут любители понтов и искатели смысла в пустой пачке молока.
Скорее всего, взросление этих людей происходило так. Заканчивает Маша институт, и радуется: я знаю французский и испанский! Мне дали переводить Анатоля Франса! Я буду нести свет людям! А если я хорошо справлюсь, мне дадут, сказали, переводить Лорку! Алло, Галочка! Мне дали переводить Франса! А Галочка: какая ты счастливая, Машка, а!
И вот, читает она первую главу… вторую… третью… и вот, у Шпульки глаза раскосы, и в каждом глазу по вопросу, блядь, долго Шпулька еще не забудет, что с ней сделали злые люди, они отдали Шпульку судьбе, чтоб гуляла сама по себе, а когда-то ее любили, молочком подогретым поили %)) И звонит она своему преподавателю – Михаилу Абдурахмановичу Мимозойскому. И всхлипывает в трубку.
А тот хихикает и говорит, приходите ко мне, Машенька, часиков в шесть, чайку попьем, поговорим.
И вот приходит она, а дальше, как в этих бестолковых книжках Дэна Брауна и Умберто Эко, только серьезно – Михаил Абдурахманович читает ей одну цитату, другую, третью, четвертую, те, что они проходили в институте, и только теперь называет не знакомые имена великих – Шекспир, Шиллер, Шелли, Франс, а не очень знакомые, Иванов, Сидоров, Рабинович, Маршак…
Но почему, почему вы мне не сказали это на первом курсе?! Я бы ушла в доярки! – всхлипывает Маша. – А кто же будет Лорку и Франса переводить? А ты уже знаешь, как надо. Добро пожаловать в тайную ложу, Маша. Иди и делай, как Маршак завещал.
И у Маши сразу делается такой, знаете, от которого вы ссытесь от страха, стальной светлый взгляд, устремленный в светлое будущее. И она показывает советскому читателю лучшую версию автора, которой он станет только через много-много жизней. Маше нужен такой взгляд, чтобы разглядеть в этом светлом будущем ставшим Человеком автора.
Вот так.
Именно поэтому, в серьезной книге по экономике, пассаж: “Написать книгу, это как раздеться перед большой аудиторией. У меня с этим никогда не было проблем” я перевел, как: “Написать книгу, это как раздеться перед большой аудиторией. Я всегда был к этому готов.”, чтоб убрать ненужный фрейдизм. Я, конечно, не Маша, и никогда ею не стану. Я просто знаю алгоритм))
Мы, заставшие Союз, такие балованные, мы настолько не понимаем, как нам повезло. Знать. Понимать. Оценивать. Любить. Мы считаем, что это мы сами. Но посмотрите на чванливых инфантильных зверьков, кого не коснулось крыло прогресса, у них же словно каких-то разделов мозга нет, им даже объяснить и научить не во что, как будто. И у нас не было. Нам вложили. Цените это.
А вы плюетесь, как японцы, которые пытаются сделать свой самый удобный и логичный из азиатских языков, тупее, громоздше, и алогичнее, выдумывая негласные тоны.