Энефрей Аль-Дива, по прозвищу Энефрей Мудрый, сын шейха Искандера Аль-Дива, эмпат, чарующий красавец, наложник султана.
О писателях, эмпатии, родителях, насилии и бесправном положении детей и людей*. И о любви, конечно.
– Привет, – треплю я Энефрея по светлым волосам.
Юноша улыбается, его лазурные глаза светятся. Энефрей отворачивается и смотрит в сторону дворца, потом переводит взгляд на меня. Мы в беседке в саду, где обычно собирается дворцовая молодежь.
– Привет, – улыбается он. – Вы правда похожи. И я не вызываю у вас желания. Это очень удобно.
– Ну да, это из-за схожего взгляда на мир, только Фрей сильно моложе. Как тебе живется?
– Очень хорошо. И так как я могу видеть будущее через тебя, я жду, когда смогу, наконец, вздохнуть с полным облегчением. Приятно знать, что я доживу до мира, в который стремится каждый человек.
– Да, до мира без лжи.
– Меня так удручает ложь. Удивительно, Лима чувствует ложь, как ее не тошнит постоянно. Я-то чувствую то, что чувствует лгущий, это иначе воспринимается. Хотя тоже очень неприятно. Ты видишь страх врущего человека, видишь его отчаяние, слышишь, как он скулит внутри, а говорит так бойко.
Энефрей тихо и зло рассмеялся.
– Ты научишься со временем управлять эмпатией. Не будешь погружаться в чужой клубок эмоций.
– Научусь, да.
– Ты знаешь, что ты мой особенный герой, да? Я именно через тебя понял, как процесс этого рассказывания книги происходит для героя.
– Знаю, ты мой особенный писатель, хотя, конечно, других я не знаю. Но уже знаю, что иногда несколько писателей пытаются записать одну историю. Это грустно, потому что так много тех, кто услышав что-то, потом начинают врать свое, я поэтому не очень люблю книги, в них много лжи, и меня воротит от отвращения. Зато это было очень здорово, получить доступ к голове другого человека. Это для тебя я герой, для читателей моей истории, а для себя я обычный житель своего мира. Для меня тоже было странно вдруг увидеть какой-то незнакомый мир, и узнать, что кто-то пишет твою жизнь. Я тогда просто шел по городу, сбежал в тот день из дворца с ребятами, и вдруг увидел совсем другой город, других людей, это я тогда посмотрел через твои глаза. Я испугался сначала, посмотрел на Джаллала, но он, вроде, ничего не замечал. А потом я стал знать мысли других людей, не всех, но тех, за которыми записывал ты, знал их внутренние мотивы, я копался у тебя в сознании и находил изумительные истории. И я думал, интересно, а вот отец, или Джаллал, или Оснан… да, за Оснаном же тоже записываешь ты… они тоже так умеют? Они тоже знают, что думают другие? Если к ним подойти и спросить, знают ли они тоже, что про нас кто-то пишет книгу, они поймут или решат, что я сумасшедший.
Энефрей рассмеялся.
– С Оснаном было очень смешно, потому что я знал, что он думает, знал все, что он не говорил. Я мог озвучивать ему его же мысли и он не понимал, откуда я все знаю. Но я для всех особенный, я вообще сложный персонаж. В нашем мире, хоть он и похож на ваши старые времена, есть серьезные отличия. Мы живем дольше вас где-то в два-два с половиной раза. Наш год идет за два ваших. У нас я что-то вроде ребенка, для вас я уже совершеннолетний. С одной стороны такая разница в летоисчислении решает проблему с опасным для самих детей законом в вашем мире, про упоминание близости с ребенком, потому что я не ребенок. С другой стороны, когда ваш мир был свободнее, пока ваша истерия не началась, это был бы важный акцент для таких, как я. Мне так странно видеть, что люди не понимают, как опасны запреты, как опасно любое табуирование тем. Словно замалчивание какой-то проблемы заставит эту проблему исчезнуть. Но это никогда не так, наоборот, с проблемой можно что-то сделать только если о ней говорить. В рассказе, который я читал, ты переводил его, Терапия, Ваксса… это один из будущих императоров, я правильно понял? Как Шахана, который прилетит к нам?
– Да.
– Там есть момент, когда психолог разговаривает с преступником, и преступник говорит, что толку биться за права ребенка сказать “нет”, если у ребенка нет права сказать “да”? Это не про права, а про запреты. И этот момент меня поразил, его ведь пишет человек, который всю жизнь выступал против спекуляций с детским “да”. Я подумал, ну, неужели у него есть какой-то ответ на это? Неужели он сможет как-то объяснить, почему вычеркивают из жизни таких, как я, кому нужны права, а не запреты. Ведь есть такие как я. Ведь я не один. Но психолог там говорит: закон говорит, что дети не имеют права выбирать. И преступник ему отвечает: да-да, но это просто дурацкий закон, было много плохих законов, про рабство, про убийства, про сжигание на кострах. Мне стало еще интереснее, какое же решение, какой же ответ выберет автор. Ведь на это нужен какой-то очень важный аргумент. Но автор просто убил преступника. Потому что он плохой. Это такое плохое решение для книги. Вся эта истеричная защита детей от всего, от информации, от разговоров, от образования, она очень опасна для самих детей. Потому что если об этой опасности нельзя говорить, то детям неоткуда о ней узнать. А ведь сама опасность не исчезнет. И необразованные дети – это самые легкие жертвы насильников. Их легко обмануть и они будут стыдиться жаловаться, и не будут знать, как объяснить насилие, потому что об этом же нельзя ни говорить, ни упоминать.
Энефрей закрыл лицо руками, провел ладонями к волосам.
– Не тревожься, я ведь даю тебе высказаться, ты можешь помочь всем, кого это как-то касается. В этом главная цель, почему я этим занимаюсь, пока я здесь. Даю высказаться тем, кому есть что сказать, для тех, кому важно это услышать. Я ничего не буду удалять. А если буду, у меня будет ссылка, где найти полную версию. Если не говорить правду, нет смысла вообще говорить.
Энефрей улыбается.
– Со мной есть еще одна сложность, у меня есть сцена близости с отцом. От тебя я уже знаю, что для некоторых стран и издательств книга с этой сценой будет неприемлема. Потому что это инцест, в некоторых странах он запрещен, что, конечно, величайшая глупость. Как добровольная близость может быть запрещена? Глупость даже в гетеросексуальном запрете и уж тем более в однополом. На что может повлиять близость братьев или сестер? От таких союзов не родятся больные дети, ведь из-за этого запрещали инцест в дикие времена. Просто… дикие времена так и не прошли. Это легко понять, дикие времена или нет, если жизнью людей руководят запреты – значит в мире темные времена. И тебе нужно будет решать, удалять сцену или нет. Хотя как ее удалять, если она была? Зачем, вообще, что-то писать тогда, если что-то нужно удалять? И когда заговариваешь с людьми про это, они почему-то сразу, как раненые павлины начинают кричать про изнасилования детей. Я не понимаю, почему, когда речь идет про добровольную связь взрослых, аргументом ее запретить является страх насилия над детьми. Это как если бы я спрашивал, почему нельзя гулять по берегу моря, а мне кричали уродливо кривляясь в праведном гневе, что грабить сирот плохо. Это же совсем несвязанные вещи. …Да и вообще, я не понимаю, чего лицемерно вы кричите про насилие над детьми, как будто насилие над взрослым мужчиной или пожилой женщиной чем-то лучше. Якобы взрослый может ответить, но ведь насилие, это когда не можешь ответить. Якобы ребенку это труднее пережить, но это странно, потому что насилие – это всегда поражение, это когда кто-то навязал тебе то, что ты не хочешь. Ребенок всегда под насилием, для него нормально с чем-то не справляться. А ведь сознание не различает эмоциональное насилие или физическое. Горе от поражения одинаковое, защита от поражения тоже одинаковая. Ребенку все равно, родители заставили его есть невкусное, отняли что-то, чем он хотел обладать, заставили улыбаться родственнику, которого он не выносит, или ударили, или принудили целовать малознакомую бабушку, мыли его родители или совершили сексуальное насилие – это все одинаковое невыносимое горе бессилия. Но ребенок думает, я вырасту и не позволю больше этого. А взрослый человек, которого унизили в учреждении, на работе, ограбили или напали на улице, или изнасиловали сексуально – как ему пережить это бессилие, почему ему легче-то? И еще. Говорят, что близость с невзрослым, это всегда насилие. Так говорят, чтобы защитить детей. Чтобы не было таких связей. Но в такой риторике… я нашел это слово у тебя в голове… – Энефрей улыбнулся и продолжил, – мы забываем… видишь, я говорю мы, а имею в виду только ваш мир… говорить так, это забывать про тех, кто пережил такую связь, неважно, вырос он или еще нет, и сейчас слышит, что это было насилие. Что это постыдно, что это преступление. А ему не стыдно. Но отовсюду говорят, что детям стыдно, стыдно. И этот человек думает, что он ненормальный, потому что ему не стыдно. Значит, он какой-то плохой или порочный. А это просто безграмотная риторика, которая не защищает, а только усиливает психологические травмы. Близость не стыдно. Стыдно становится, когда за это начинают стыдить. Насилие стыдно. И то, только для насильника. Это ведь так убого, навязывать свою желанность, выпрашивать близости от того, кто тебя не хочет. А жертве нечего стыдиться, точно так же, как нечего стыдиться ограбленному, или живущему под гнетом тирана. Но почему-то люди так любят стыдить других за то, за что не должно быть стыдно. И из-за этого лживого пристыживания, люди просто пытаются что-то замалчивать, запрещать, не упоминать. Как будто явление исчезнет, если от него отвернуться.
– Так работает искажение работы сознания, мы квантовые системы и мы все воспринимаем квантовыми частицами. А квантовым частицам для проявления нужен наблюдатель. Поэтому люди ошибочно считают, что если на что-то не смотреть, то оно исчезнет.
Энефрей рассмеялся.
– Квантовые системы. У нас шестой век, строй и уровень развития примерно совпадает с вашим шестым веком древнего востока. Но я, конечно, понимаю о чем ты говоришь, потому что я читаю то, что читаешь и пишешь ты, читаю твои переписки с учеными вашего века.
– Трудно быть эмпатом?
– Да, трудно. Потому что если я спорю с кем-то, мне неприятно от самого спора, и еще я чувствую мерзкое чувство оппонента. И когда я побеждаю, то я чувствую поражение противника. Я чувствую вожделение, которое люди испытывают ко мне. Потому мне так спокойно было с Фреем, ему ничего от меня было не нужно.
– Но ведь он хотел, сначала, чтобы ты стал северянином-султаном.
– Да, но это было как-то честно. И когда я сказал ему, что не стану жить ни дня без султана, Фрей как-то сразу это понял.
– Ты переживаешь за родителей?
Энефрей рассмеялся.
– Так как я эмпат, я невольно переживаю за всех. Именно поэтому меня так злит ложь. Это тошнотворное чувство, и когда люди врут, себе ли, другим ли, мне хочется сплюнуть, потому что я себя так чувствую, как будто вру я. Раньше было сильно хуже. Мама радовалась своему счастью, а мне было всегда на это неловко смотреть, хотя я не понимал почему. Я даже думал, что я ревную отца к ней. Отец скрывал какую-то тайну, я ее чувствовал, но не мог понять, в чем она заключается, поэтому не знал, как ему помочь. Когда приехали Торисазы, что-то я понял, сначала неправильно, но потом все как-то стало складываться правильно. Теперь маму мне жалко, но если я скажу ей, что так лучше, что так честнее, что теперь она может стать счастливой и на нее не будет неловко смотреть, она разозлится. Люди больше всего не хотят признавать очевидное.
– Ну и скажи о любви.
– О любви… мне очень сильно повезло встретить ее так быстро. Так у меня сложилось…
– Может, потому что ты мудрый?
Энефрей снова смеется.
– Я обыкновенный, это остальные глупые. Но я не умею распоряжаться этой мудростью, не могу ею никому помочь, как это сказать, масштабно.
– Ты спас Саладдина, ты направляешь людей мыслить в честную сторону.
Энефрей легко дернул уголком губ, словно отмахиваясь.
– Это такая местечковая помощь, это не то.
– Ты заставляешь Оснана обращать внимание на вещи, о которых он не думал. От этого лучше всей стране.
Энефрей задумался.
– Ты так считаешь?
– Я это вижу. Может, прочитаешь потом всю книжку и тебе тоже будет видна вся картина.
– А ты запишешь?
– Запишу. Все запишу.
– Эне, сердце мое? – раздался настороженно-ревнивый голос Оснана.
Я невольно улыбнулся. Энефрей тоже улыбнулся и посмотрел на меня.
– Беги, конечно.
Он стремительной и счастливой солнечно-белой молнией выскользнул из-за стола и скрылся в саду.
Новая глава здесь: https://litmarket.ru/books/vse-vozmi
*Напоминаю для параноиков, действия книги происходит в альтернативной вселенной и даже не на нашей планете, при переводе с их летоисчисления, все герои совершеннолетние.