Нам нужно спать под отрытым небом
Предисловие
Как обычно, когда это связано с Дуги[1]))
Читаю книгу рассказы болгарских писателей 1966-1967. Там рассказ Бориса Априлова “Трябва да спим на открито”. Читаю, и, похоже, в эти годы в Болгарию заходил Дуги. Решил вам этот рассказ-встречу перевести. Пошел найти рассказ в интернете. А в интернете есть ретивый болгарский фанат-исследователь, и он говорит: а есть два варианта этого рассказа. У писателя изменился взгляд на вещи, и он переписал рассказ и даже название. Первый вариант называется: Давай спать под открытым небом, а второй, написанный в 1991, 30 лет спустя: Нам нужно спать под открытым небом.
Я пошел тогда смотреть, когда же все-таки написан был рассказ. И нашел везде и всюду – даже копию рукописи с печатной машинки в 1987, нашел упоминание, что рассказ был написан в 1983, нашел, что он был написан в 1969, видимо, первый вариант! Но у меня-то бумажная книга рассказы 66-67! И книга издана в 1968, то есть на год раньше официальной даты написания рассказа! И называется он там по-новому, уже с «нужно»! Вот такая удивительная история)))
Ну, если в дело замешан Дуги, всегда будет история без дна.
Передо мной два варианта. Первый – видимо, по свежим воспоминаниям, и второй – сакрализированный и переакцентированный. В первый раз писатель не понял встречу, но потом переоценивал ее, обсасывал. Ну в старом варианте: он отставил кружку и посмотрел писателю в глаза. А в новом: Он отставил кружку. Красивые далекие его глаза смотрели с глубиной неизвестного и странного мира.
Я сделал перевод с двух рассказов, делал выбор в пользу подробностей, а там, где разные фразы, например, в первом варианте Дуги говорит, что писатель ходит как бомж, а во втором, что он муха без головы – я брал обе фразы.
У меня был трудный выбор в двух местах. Первое. В старом варианте этого предложения не было, а в новом оно было жалким и ненужным – после завтрака, во втором варианте, было написано, что чудак вдруг стал беспокойным, как будто ждал какой-то оценки, а писатель словно думал о своем. Это очень чванливо и убого, я убрал его, чтобы не позорить автора, тем более что в первом варианте, после завтрака, у них был диалог.
Второй момент, это во втором варианте, в момент кульминации автор прыгнул в воду, поплавал и вылез. А в первом варианте, он тихо лежал среди скал. И с одной стороны, можно бы было добавить, что он прыгнул и поплавал, но я думаю, что этого не было. Это было желаемое, а не действительное. Он не мог забыть по свежим следам, что плавал. Следовательно, он это придумал. Но раз уж я решил сообщить вам все подробности этой встречи, то решил сказать об этом в предисловии.
AlbireoMKG
Нам нужно спать под открытым небом
– Эй, когда ты приехал?
– Ты мне?
– Тебе.
– Этим утром
– Автобусом?
– Моторкой. А что тебя это так интересует?
– Да не то чтобы… Хочу поговорить. Понимаешь? Познакомиться и поговорить.
– Да? А чего сразу не сказал?
– Потому что я глупый. Разве не знаешь, как я хожу по улице?
– Знаю… а чего ко мне не приходишь?
Тот, кто назвал себя глупым, сел вместе со своей кружкой к другому.
– Сядь поближе.
– А чего ты один?
– Не понял, в смысле один?
– Ну насколько я помню, когда ты приезжаешь, тебя всегда окружают люди. Все говоришь с рыбаками, с ними пьешь, с ними смеешься. Наверняка сейчас налетят.
– Ну и налетят, и что? И ты оставайся.
– Не.
– Останешься!
– Не, не, я глупец.
– Да ладно? Я часто за тобой наблюдал, не выглядишь ты как глупец.
– А чего ты за мной наблюдал?
– Интересно мне, но ты не обращай внимания, это моя работа.
– Знаю.
– Тогда тебе все ясно.
– Я не сильно понимаю в писателях, но ты мне симпатичен, хотя ты слабый писатель. Меня злит, что ты слабый писатель.
– И меня это злит… А откуда знаешь, что я слабый писатель?
– Говорят. Да и похож.
– Прямо так и говорят? Даже не думал, мне-то другое говорят… а чем похож?
– Ходишь как голодранец. Ты муха без головы. Давай выпьем?
– Давай. Твое здоровье! – писатель поднял кружку.
– Ненавидишь меня?
– Сейчас нет. Меня злило, что ты с другими разговариваешь, а меня обходишь. Презираешь меня, признай.
– Так и ты меня обходишь. Знаешь сколько раз я хотел тебя остановить и спросить, почему ты меня обходишь стороной?
– Я другое дело, я совсем странный.
– Знаю. Я достаточно о тебе знаю. Ну, имей в виду, что и я странный.
Чудак поставил кружку на стол. Красивые его далекие глаза смотрели с глубиной неизвестного и странного мира.
– Странный?
– Прямо-таки сумасшедший.
– И сильно?
– Точно не знаю.
– Хочешь проверим, кто безумнее?
– Ну, о тебе я слышал.
– Тогда оставим эту затею.
– Нет, ты не можешь быть безумнее меня.
– Если ты действительно безумен, то пойдешь со мной.
– Конечно, пойду.
– Конечно, пойдешь? – взгляд чудака стал острым, – а знаешь куда?
– А куда бы ни было, – писатель понял, что тот задумался, словно решая, сказать или нет еще что-то, – куда угодно пойду.
– Ишь ты, храбрый какой, – лицо того, кого считали сумасшедшим, или, скажем прямо, местным дурачком, было заросшим, на нем отражалось глубокое бездушие, смешанное с постоянным и веселым легкомыслием. Он рассмеялся, и лицо его стало красивым. – Сможешь переночевать в заливе?
– Смогу.
– Тогда идем.
Чудак опустошил свой стакан. Писатель подошел к буфету, расплатился, купил бутылку сливовой и хлеба. В синтетический мешок, найденный буфетчиком, запихнули что-то тяжелое и, наверное, важное, затем добавили еще кое-что.
Они вышли из ресторана, чудак вырвал багаж из рук писателя и пошел по улице. Писателю пришлось заехать к себе на квартиру, он взял с собой еще что-то, но что именно, чудак не мог понять, он видел только огромную шубу. Сначала писатель хотел взять и ее, но вдруг решительно отказался[2], потом он зашел в магазин и купил сигарет.
Когда они покидали город, полуденное солнце приятно грело их спины.
– Смотри, какое море!..
– Идеальное море, – согласился писатель, – а ты кем работаешь?
– Не знаю, не помню.
– А чем живешь?
– Не знаю… может и не живу. Когда приходится – работаю.
– Ты не женат?
– Когда-то был… О чем ты пишешь сейчас?
– Не важно. Зачем об этом говорить?
– Ты спрашиваешь, и я спрашиваю.
– Ага.
– Пишешь, чтобы заработать на жизнь, да?
– Правда, что ты разговариваешь с дельфинами?
– Ты ради денег пишешь или ради удовольствия?
– Так про тебя говорят…
– Хорошо иметь деньги?
– Хорошо, когда про тебя говорят, что можешь позвать дельфинов.
– А ты веришь в такие глупости?.. Наверняка у тебя есть и дом, и жена. Да, жена. Я же видел.
– Может и мне повезет, а?
– Хотя сюда не часто с женами приезжают, – чудак рассердился на что-то, и писатель усмехнулся, – ты думаешь, что это хорошо, когда человек умеет разговаривать с дельфинами?
– Это самое лучшее!.. Мы тут пройдем?
– Мимо виноградника, – ответил чудак, – пороемся там немножко, наворуем ягод.
Они шли между лозами, задержались там, ягоды, которые они нашли, были сушеные, но очень сладкие, и так как их было трудно найти, они радовались им как драгоценностям. Шуба[3] писателя была вся в сухих листьях, когда они вышли на дорогу. Он заметил, но не стал их стряхивать, это казалось ему излишним и совершенно ненужным в такой полдень.
Полночь застала их в заливе. Море уже спало между скал. Чудак скрылся в какой-то яме и вытащил несколько больших досок, и ранее наваленные водоросли, разложил доски на выброшенных на берег ракушках, расстелил водоросли, сделав мягкие постели. Сюда волны выбросили еще доски и сундук с надписью «Изабель».
Они вдвоем собрали все находки вокруг костра, принесли палки и чурки. Чудак разжег костер, и писатель положил влажные доски и поставил сундук рядом, сушиться. Сундук не показался ему таким уж мокрым, и писатель сел на него. Чудак ступил на самый высокий камень и оглядел темнеющее море.
– Чего смотришь?
– Кто такая эта Изабель, а?
– Ну, марка мыла или алкоголь. Это просто тара… А ты любишь притворяться простачком.
– Почему?
– Я спросил, чего смотришь?
– Иди да посмотри, если чего заметишь, так то я и высматривал.
– Я и отсюда вижу, что ничего там нет.
– Ну и что?
– Часто ты спишь у моря?
– Когда дурю сильнее.
– Выпьем?
– Сначала ты.
– Иди к сундуку, сядь.
– Та Изабель должна была быть очень красивая… твое здоровье!
– Почему ты так думаешь?
– Мне так кажется. Такое имя носят только настоящие женщины[4]. Хорошо, что ты подумал купить ракию[5].
– Не будет ли нам мало?
– Не думаю.
– Вот сигареты.
– Первый раз буду спать, как богач. Проснусь, тут тебе и ракия, тут тебе и сигареты.
– Слушай, давай в открытую поговорим. Зачем мы пришли сюда ночевать?
– Я же тебе сказал, я часто тут сплю.
– Как ты понял, что я с тобой пойду?
– Потому что и тебе хочется ночевать под открытым небом. Знаешь, сколько людей могут спать между скал?
– Сколько?
– По пальцам одной руки можно пересчитать.
– И что?
– Тебе ли объяснять?
– Огонь всю ночь будет гореть?
– Почему нет.
– И я думаю, что надо.
– Пусть греет, а то закоченеем.
– Пусть и греет, и еще кое-что.
– Не понял?
– Все ты понял.
– О дельфинах все думаешь?
– Да.
– Да как ты можешь думать такие глупости?
– Но костер всю ночь будет гореть, да?
– Знаешь, что хуже всего, когда люди спят под открытым небом?
– Нет.
– Что они тогда должны ложиться рано. Нечего же делать.
Писатель посмотрел на этикетку бутылки.
– Они могут разговаривать.
– О чем?
Писатель вложил бутылку в протянутую руку.
– В свете огня надпись красивее.
– В свете огня и человек красивее, знаешь, и ты стал красивее. Стал похож на хорошего писателя. Твое здоровье!
– Твое здоровье. Дразнишь меня. Когда-нибудь я тебе дам кое-что почитать.
– Оставь!.. Хорошая ракия. – он отпивал легко, словно творил какой-то ритуал, – Я не читаю. Разве ты не понял, что ты мне интересен только как человек, который может ночевать под открытым небом?
– Знаю.
– Думаешь написать об этом?
– Нет.
– Да если и напишешь, никто тебе не поверит.
– А во что тут не верить-то?
– Что двое ночевали у моря, в октябре, только ради самого сна.
– Ну и ладно. Дай бутылку.
Чудак передал ему бутылку.
Ночь была звездная, но звезды можно было увидеть, только если отвернуться от пламени. Море медленно вздымалось между скалами-оковами. Писатель чувствовал, как оно накатывается и отступает, словно дышит с каким-то пронзительным отчаянием. От воды исходило тепло. Ветер с суши казался более прохладным. Водоросли на досках тонко шуршали. Доски пахли смолой и морскими червями. Писатель перевернулся и лег на правый бок. Жар огня ударил его в спину. В то же время он чувствовал прикосновение холодной ночи к лицу. По другую сторону костра лежал чудак. Раковины моллюсков под досками трещали и пели. Кругом вздымались темные призраки скал, у самого моря зияло устье залива. Писатель знал, всю ночь ему придется вертеться, как на гриле, то спиной, то лицом к огню. А время от времени ему придется вставать и подбрасывать дрова в угли.
К своему удивлению, он проснулся незадолго до восхода солнца, вероятно, чудак сам колдовал всю ночь над костром. Как только писатель открыл глаза, то увидел сидящего чудака на «Изабель».
– Здравствуй.
– Здравствуй… – писатель проворчал что-то невнятное, но важная часть его слов оказалась яснее: – Давай по глоточку?
– А есть еще?
– Изабель пусть скажет.
Чудак полез в сундук.
– Есть.
– Изабель даст нам и немного хлеба.
– Если хочешь, поджарим его на костре.
– У тебя есть нож?
– Давай наловим мидий? На мелководье они есть – прямо руками можно достать.
– Я тебе помогу.
Они набрали даже больше, чем нужно, затем отодвинули в сторону самые большие угли, разложили на них моллюсков, те раскрылись, как маки, часть воды стекала по углям и шипела; пахло моллюсками, тостами и утренним морем. В раковинах, среди бульона из морской воды, мясо превращалось в твердые янтарные шарики.
– Что скажешь?
– Это самый замечательный завтрак в моей жизни, – ответил писатель, – и давай пить без криков “твое здоровье”?
– А давай.
– Что будешь сегодня делать?
– Как всегда – ничего.
– Тогда и день тут проведем?
– Если хочешь, и никто тебя не ждет в городе.
– Смотри, какое интересное солнце.
– Сегодня будет тепло, согреемся, а если станет душно, ты можешь искупаться.
– И я так подумал, дай бутылку, – писатель обхватил ее, – а что это за цвета на воде?
– Ты их видишь? – чудак улыбнулся, – их может видеть только тот, кто спал на море.
– Хочешь сказать, с морем, – писатель зачем-то стал разглядывать бутылку. Там оставалось немного на дне. Он спросил, знает ли чудак про вторую бутылку, и тот ответил, что знает. Чудаку, пожалуй, многое было известно, – ты будешь этой осенью работать?
– Поможешь мне собрать все, что вышвырнуло море?
– Хорошо. Куда собрать?
– Сюда. Я решил построить себе хижину тут. В конце концов нужно что-то свое иметь.
– Не смеши.
– Я серьезно.
– Слушай, почему ты не позовешь дельфинов?
– Да брось.
– Я уверен, что ты можешь.
– Никто не может звать дельфинов.
– Никто кроме тебя.
– Дельфины дикие, человек! Все о них ложь, выдумки, вы их создали. Захотели и придумали.
Писатель встал и переступил через несколько камней. Чудак последовал за ним. Они прошли скалы, спустились на широкую песчаную полосу – дальше тянулись знакомые пляжи. Писатель упорно шел вперед. Чудак шел сзади, стараясь держаться на некотором расстоянии, писатель знал, что тот злится на него.
Последний шторм, похоже, поработал хорошо. Сначала они нашли огромную желтую балку и еще одну «Изабель». Много досок, некоторые из них все еще лежали в воде. Им пришлось раздеваться несколько раз, чтобы влезть в воду. Солнце поднималось, становилось теплее. Собранное они унесли в залив, и сложили сушиться. Наконец, когда они закончили, писатель сказал:
– Мы не можем вечно молчать.
– Хорошо, чего ты хочешь?
– Обещаю больше ни слова о дельфинах.
Чудак немного подумал:
– Ты можешь спрятаться за скалами?
Писатель посмотрел на него с изумлением, лицо его просветлело.
– Могу.
– И лежи там смирно, пока я не подам тебе сигнал.
– Обещаю.
– Иди, ложись.
Писатель взобрался на высокий берег, оттуда было видно все море, ему было удобно лежать в сухой траве, прячась за молочаем.
Чудак прыгнул на камень в воде и повернулся к горизонту. По живописной дороге проехал грузовик. Он подождал, пока тот проедет. Когда снова стало тихо, чудак закрыл рот руками и издал какой-то сложный звук. Он терпеливо проделывал это второй, третий, четвертый раз… Писатель следил за стрелками своих часов, которые отсчитали почти час. Стало особенно приятно, почти жарко, природа взяла в свои материнские объятия чудака и наслаждалась им. Он оказался настойчивее, чем следовало, — он звал и звал, зажав рот руками, как вестник, и рос, рос, поднимаясь к небу[6]. Писатель не знал, сколько раз за это время раздавался этот звук. Пока он слушал, он изо всех сил пытался сопоставить это с чем-то — возможно, это звучало как визг автомобиля, может быть, крик или радиосигнал. Он никогда не слышал таких звуков.
Дельфины появились внезапно[7]. Стадо было в полумиле от них. Животные двигались большими прыжками. Незаметно, играя в воде, они сокращали расстояние до берега, становились все крупнее и крупнее, уже намечались их морды: страннее всего было то, что писатель стал различать их смех; да, дельфины смеялись, может быть, они были счастливы по-своему, по-дельфиньи, а чудак махал им руками. Вода вокруг стада закипела, у подножия скал зашевелилось море и случилось нечто очень странное – животные скользнули в залив, они огибали неглубокие подводные скалы, жались к чудаку. Теперь тот был похож на ребенка. Писатель еще немного приподнялся; увлеченный своим любопытством, он хотел видеть все, вплоть до мельчайших подробностей. Чудак сел на камень и протянул руку. Под чарами его ладони дельфины пришли в неистовство – дико прыгали в своем стремлении лизнуть ее, лизали ее, толкали друг друга, борясь за эту ладонь.
Наконец чудак встал и сказал что-то такое, что успокоило их, хотя дельфины, казалось, хотели еще побаловаться, так что ему пришлось отругать их на своем непонятном языке. Стадо медленно начало отступать. Животные поплыли обратно, все успокаиваясь и затихая, пока, наконец, голубая гладь моря не поглотила их.
Писатель встал, вышел из своего укрытия и спустился к заливу. Чудак сидел на своей “Изабель”. Он курил. Писатель подошел.
– Ну, напишешь, что видел?
– Нет! Ничего не напишу!
– Да почему? Можешь писать. Никто тебе не поверит.
– Никто, – согласился писатель, – никто не поверит.
[1] Дуги – персонификация Черного моря. С гэльского – Черная вода.
[2] В первом варианте писатель взял все-таки шубу. Но раз во втором варианте он решительно отказался, я решил оставить второй вариант. Но зря.
[3] Да, этот момент есть в обоих вариантах, тут я ничего не могу поделать. Автор, вероятно, забыл про свой решительный отказ.
[4] В первом варианте Дуги говорит, что только красивые женщины носят такое имя.
[5] Болгарская водка.
[6] В первом варианте чудак не рос.
[7] Во втором варианте лишь вода от звука рябила, как тигровая кожа. Тогда-то писатель во втором варианте прыгнул в воду, поплавал и вылез.