Такова сказка

«Скромность украшает девушку», – красивая женщина крутилась перед зеркалом. Легкая, изящная. Длинные темные волосы, большие карие глаза с синим всполохом, белоснежная улыбка, мраморная кожа и длинные ноги, изящные длинные руки, тонкие длинные пальцы, даже ногти чуть удлиненные. Мама.

Настенька – всю жизнь ее так называли, – росла не такой привлекательной. Мама, конечно, говорила, что Настенька красивая, но то мама, кто же в это верит. Мама же и учила, что нужно быть просто доброй, и тогда тебя ждет счастливая жизнь.

Настенька слушала маму, потому что мы привыкли слушаться красивое. Мы так любим красивое, что не можем поверить, что красота может действовать нам во вред. Но это потому, что мы не умеем определять, что красивое. А красивое – это именно то, что нам во благо. Не то, что красивое, то и во благо, а то, что во благо, то и красивое. А еще потому, что мама умело пользовалась этой данной ей привлекательностью, так она и окрутила сурового и угрюмого богатого мужчину.

Ростистав Поддубный – не олигарх, но близко к тому, – встретил Аксинью на вечере, какое-то очередное открытие выставки кого-то. Такие поводы сливались в одно, туда нужно было ходить, чтобы увидеть партнеров и клиентов, обсудить дела без галстуков, повысить доверие… да и коучи советуют. Но коучи советуют не только около-олигархам посещать такие выставки, но и рыбкам-прилипалам и хищницам вроде Аксиньи.

Идеальный вариант, когда на таком вечере одна «рыбка», возможно, организаторам выставок и приемов для олигархов стоит отслеживать этот момент. Все богатые, все в стрессе, все знакомые, все интриги и игры всем известны. А тут новая кровь, не такая как все, простая девушка. И, истосковавшиеся по настоящему, хотя кто им мешает жить по-настоящему, олигархи кидаются на «честное, живое, от земли», не понимая, что честному, живому, от земли, нечего делать на таких вечерах. Даже случайно. Им некогда, они заняты выживанием. Олигархи же не смотрят на людей, которые делают этот вечер – официантов, уборщиц, поваров, посыльных. Им нужен правильно поданный «честный человек». Аксинья все это отлично знала. Поддубный много работал, мало тратил. Причем, мало тратил всего – денег, душевного тепла, эмоций. А тут, легкая, как бабочка и такая же красивая, Аксинья. Красота ее была тихой, благородной, не кукольной. Образование подходящее – геолог-эколог. Работала Аксинья в геологическом НИИ. Одним из десятков экологов. Настоящее не бывает. И пока все крутились вокруг говорливых шутов, Аксинья заговорила с Ростиславом. Правильно заговорила, как в миллионах книг и фильмов бедная девушка заговаривает с богатым мужчиной. О том, что не любит такие вечера, что оказалась тут случайно, подруга пригласила. Откуда у бедной девушки богатая подруга? Учились вместе. Почему позвала? Так дружили в соцсетях все это время, подруга, вон она, Татьяна, владелица сети салонов и фитнес-центров, написала про выставку Арсения Петрова, а Аксинья давно любит его творчество, вот и написала, что вот бы живьем посмотреть! Ну Татьяна и пригласила.

Все тут по делам, всем наплевать на живопись этого Петрова, а Аксинья… да, настоящая. Такие считаются настоящими, и Аксинья про это знала. Звали ее по паспорту Оксана, но она взяла себе прабабкино, языческое. Легче было продавать историю этакой лесной ведьмы, чем загадочной странницы.

Настенька же родилась в золотой рубашке, ни в чем не нуждалась и ничего не хотела. Аксинья пыталась научить дочь, объяснить ей, что жизнь не добрая сказка, что нужно только других убеждать в этом, но для этого ей пришлось бы самой признаться, что она не сказочная милая лесная ведьма, а дочь сразу так пугалась, что у Аксиньи опускались руки. Слишком хорошо у нее получилось продать сказку о добре, которая не имела к ней никакого отношения.

Ростислав берег свою Аксинью, как самое главное сокровище и дочь любил, как осколок своей лесной ведьмы. Любило ли его холодное сердце Аксиньи? Сейчас у нее уже не спросишь, но ценила, берегла, и продавала его сказку тоже так успешно, что ему завидовали по-белому, его ценили, всем нравилась такая чистая сказочная Аксинья. Партнеры доверяли ему, потому что ему доверяли огромные сказочные глаза Аксиньи. Недоброжелатели знали, что за свою Аксинью Ростислав отдаст все свое состояние, несколько раз ее пытались похитить, но Аксинья выбиралась из ловушек, с чистой улыбкой говорила, что ей сама природа помогает. Хотя помогали ей ее хищный ум и недоверие ко всему миру. Со временем и противники смирились, что Аксинья – ведьма.

Но беда все равно случилась, всегда туда, где есть ложь, приходит беда, рано или поздно.

Он появился в фирме Ростислава как-то буднично и внезапно, аналитик. Ингет Реофад, то ли финн, то ли прибалт. Красивый, прагматичный, с ледяными голубыми глазами, как морозное небо, белоснежные волосы, высокий и холодный, как лед. Но улыбался он как солнце. Ах, как сладко замирали сердца у тех, кто видел его улыбку.

Замерло оно и у Аксиньи, хотя и считала она, что его у нее нет. Закружилась голова у Снежной королевы, стала таять Снегурочка. Люди не замечали, Аксинья вела себя на людях все так же, а оставаясь одна то млела от счастья, которое дарило ей новое чувство, вспоминая ледяные глаза Ингета, то беззвучно плакала, словно действительно таяла. Нестерпимой мукой стали ласки Ростислава, и все чаще срывался с ее губ мучительный, как вой, стон. И всегда за окном поднимался холодный ветер, а зимой злая вьюга, когда в теплой дорогой квартире, превратившейся в клетку для Аксиньи, любил ее Ростислав.

Ингет быстро подружился с Ростиславом, с Аксиньей, с Настенькой, стал вхож в дом. Еще мучительнее стала жизнь Аксиньи. Посмотрит на нее Ингет, и словно ледяные иглы впиваются в сердце Аксиньи, улыбнется или рассмеется, и словно вьюга из головы все мысли выметала, в глазах темнеет, мир из-под ног уходит.

Было у Ингета увлечение, сноубордист он был. Рассказывал он о склонах, где катался, о зимних странах, где бывал. Слушала Аксинья, восхищалась.

– Вот бы попробовать! – весело вскрикивала.

А Ростислав верил своей лесной ведьме, да и в Ингете сомневаться не приходилось, никакой искры между ними он не чувствовал. Это если женщина любила и разлюбила, то чувствуешь, а если не любила никогда, как заметишь?

– Так давайте сходим все вместе! – предложил Ростислав, как-то под Новый год.

ХХХХ

Поддубные вместе пришли, и Настеньку взяли, а Ингет не один пришел, привел красавицу. Такую же ледяную, как он.

– Это Геата, – представил Ингет.

Чуть от боли на месте не умерла Аксинья. Впервые в жизни почувствовала она себя дурнушкой. Настолько невероятной была красота Геаты.

Ингет ласково и живо объяснял всем, как кататься, поддерживал, учил. Геату учить было не нужно, она все умела.

И вот Ингет, придерживая Аксинью за руку, медленно повез, как повел ее по склону. Сначала все улыбались, потом смеялись, шутя им вслед, как хорошо получается, а пара все ускорялась и ускорялась, уезжая все дальше и дальше. Встревожился первым Ростислав, когда поднялась вьюга, скрывая пару.

Закричал мужчина, бросился за ними, но сноуборд не слушался, бросил его Ростислав, побежал, но утопал в снегу, скользил на дорожке, добежал до низа, но Ингета и Аксиньи там не было и не появлялись они.

Настенька так испугалась, что даже плакать не могла. Улыбнулась ей Геата холодно, глаза голубые укололи, как льдинки, подхватила ее и ловко ринулась со склона, следом за Ростиславом.

ХХХХ

Так и сгинули Ингет и Аксинья.

Чуть не умер от горя Ростислав. Искал и сам, бродя часами по городу, платил детективам. Ничего больше его не интересовало. А на дочь, которая так напоминала мать, ему было больно смотреть. Иной раз он ее ненавидел, потому что так она напоминала ему его лесную ведьму, а иной раз такая нежность его брала к ней. Но Настенька только внешностью напоминала мать, характер у нее был кроткий, добрый, как мать учила. Невеселая она была, тихая, неинтересная совсем. Вела она дом хорошо, прилежно, да только отца это не радовало.

А однажды пришел Ростислав с работы раньше и застал как Настенька по дому хлопочет и поет. И так она ему в этот момент Аксинью его напомнила, что сердце снова забилось.

– Аксинья, – выдохнул он, шагнул к дочери, обнял, прижал к себе, и тут же ощутил, что мысли о тонкой Настеньке в руках у него не отцовские. Испугался Ростислав, устыдился, отпустил Настеньку, почти оттолкнул, ничего не понимающую, застонал и ушел к себе.

С тех пор ни одного взгляда он себе на Настеньку не позволял, ни одного теплого слова. Чтобы доказать обществу, которому не было никакого дела до него, что он не ужасный извращенец.

А вскоре в доме появилась красавица Геата. Смогла она как-то переключить внимание Ростислава на себя и замкнуть на себе. Ничего не видел, как завороженный, слушал ее Ростислав.

Настенька боялась новую хозяйку, строгая она была, хотя не ругалась Геата на нее никогда. Унижала своей красотой и умелостью. У Геаты все спорилось, все ладилось, все она успевала, все она делала лучше всех. А если Настенька чего-то не могла или оценку приносила не лучшую, Геата только поджимала нежные губы, складывала руки на груди и со снисходительным укором спрашивала, чем Настенька занималась, что не смогла подготовиться лучше, не могла научиться, не могла справиться. Если Настеньку кто-то в школе, а потом в университете дразнил или задевал, Геата пренебрежительно хмыкала и говорила, что иначе к такой относиться и невозможно. Но хуже всего, что Геата не одна пришла, с дочерью, одногодкой Настеньки – Марфой. Та сразу невзлюбила Настеньку.

Марфа постоянно задирала Настеньку, портила ее вещи, делала пакости и сваливала на нее вину. Настенька плакала, сначала пыталась оправдываться, но Геата так уточняла, что случилось, как на допросе, Настенька не могла подобрать слова, только плакала, поэтому часто бывала наказана. Потом Настенька совсем перестала жаловаться. Терпела все – и равнодушное пренебрежение Геаты, и пакости Марфы, и игнор отца. Вспоминала только маму, единственное светлое ее воспоминание. Настенька много читала, а потом и сама придумывать начала, и придумала она себе, что мама не умерла, что увез ее Мороз в свой дворец. И живет мама там, а вернуться не может, дороги потому что не знает.

Сколько раз Настенька хотела уйти в лес, искать дворец Мороза. Да только сказки сказками, а понимала Настенька, что выдумки это все. Хотя иногда девушка думала, что лучше в лесу замерзнуть, чем так жить.

Настенька начала заниматься сноубордом, так ей казалось, она ближе к матери, но когда Ростислав об этом узнал, то взбесился. И если бы не Геата, то запретил бы ей. Геата сказала, что пусть у девчонки будет хоть какое-то занятие.

– А если сгинешь, туда тебе и дорога, – склонившись, прошипела Геата Настеньке.

Настенька совсем расцвела, та же изящная красота матери все явственнее проступала в ней, многим она нравилась. Стали парни вокруг нее крутиться. Да только Настенька не знала, не умела с ними себя вести, все шутки ей казались насмешками, все ухаживания попытками задеть.

Все мрачнее становился Ростислав, глядя на копию Аксиньи, все более колючими становились глаза Геаты, все злее Марфа.

– Отец, может, я отдельно буду жить? – попросилась Настенька, как-то за ужином.

Посмотрел на нее Ростислав, застонал и выскочил из-за стола. Геата звякнула приборами и выскочила за ним.

Марфа загыгыкала, забулькала.

– Сейчас снова получишь!

Так и не поняла Настенька, что она не так сделала снова.

ХХХХ

– Эй, Настька, поехали вечером в клуб, – подошел к ней Вадим, яркий балагур и любимец девушек всего потока. Подошел и панибратски обнял за плечи. Увидел Марфу среди девушек и подмигнул ей. Марфа гордо отвернулась.

Настенька оробела, голову опустила.

– Да ты перестань из себя снежную королеву строить, не мачеха. Ух, видал я бабу твоего отца, – потряс Вадим девушку.

– Давай, к шалавам своим иди, – раздался насмешливый голос Мая.

Руку Влада с плеча Настеньки кто-то снял.

– А тебе-то что?

– А мне-то все, не трогай ее.

– А что, сам распечатать хочешь недотрогу? – захохотал Вадим, и группка парней у окна рассмеялась. Какие-то девушки тоже заулыбались.

– Захочу кого распечатать, к тебе приду, – усмехнулся Май.

– Ну ты чо… – набычился Вадим, но Май стоял спокойно, весело глядя на него.

А глаза у Мая были как листва поздней весной в солнечный день, казалось в них всегда пряталось солнце.

Это был не первый раз, когда он вступался за Настеньку, но Май всегда был чем-то занят, вступался и уходил. «И сейчас уйдет», – с грустью подумала Настенька.

– Что? Возбудился уже? Дергай отсюда, чтобы около Насти я тебя не видел больше.

– Твоя, что ли? – буркнул Вадим, но с Маем связываться не хотел.

С Маем он хотел дружить, но солнечный красавец был высокомерным и каким-то недосягаемо гордым. И общих тем как-то не находилось. Хотя в нескольких скандалах они участвовали вместе, против несправедливости ректората, и выходили победителями.

Вадим потратил несколько лет, чтобы занять место главного в иерархии парней университета, но Май был как лев, который в иерархии не участвовал, но был царем по умолчанию, которому доказывать свое место было не нужно.

– Моя, что ли, – улыбнулся Май.

– Оп-па как, пацаны, слышали? Тихоня-то не промах! А ты на деньги папочки позарился? – продолжал кривляться Вадим, только отошел подальше.

– Позарился бы на деньги папочки, и гулял бы с папочкой, придурок ты, Вадик, – беззлобно рассмеялся Май и улыбнулся Настеньке ласково – идем?

Настенька так давно ласкового взгляда не видела, улыбнулась робко в ответ и кивнула.

Они шли по широкому коридору университета, и Настенька слышала, вот-вот правда слышала, как в сердце звучит какая-то весенняя пьянящая музыка. «Уйдет, уйдет сейчас», – обреченно думала Настенька. Все хорошее уходит – ушла мама, ушел отец, уйдет и Май.

– У тебя ленты кончились? – спросил Май.

Настенька снова кивнула, но они шли рядом бок о бок, и он не заметил, ждал ответа. «Вечность бы так идти!» – подумала Настенька.

– Да…

– Хочешь кофе? Зайдем куда-нибудь. Или давай я тебя подвезу.

Настенька снова кивнула. Потом помотала самой себе. Вот так бывает, важное уже случилось, а ты не готов, не умеешь слова связать и так боишься все испортить, что портишь, конечно.

– Хочу, – смогла выдавить Настенька.

Май рассмеялся, ласково тоже, не насмешливо. И Настенька улыбнулась.

Сели они тут же в университетском кафе, Май заказал кофе и пирожные. Заплатил сам. А Настенька занервничала, мама ей еще говорила, что платить за себя нужно самой. Попыталась протестовать, но Май отмахнулся.

– Заплатишь в другой раз, если хочешь. Или угостишь кого-нибудь, кому нужно, считай, что мы запустили колесо добра, знаешь, что это такое?

Настенька помотала головой.

– Это когда ты делаешь что-нибудь приятное кому-нибудь, а если он хочет ответить, говоришь, чтобы ответил кому-нибудь другому, дальше, и так далее. И твой ответ вернется ко мне через кого-то другого, понимаешь? Представь, какой бы был мир, если бы постоянно вращались такие колеса добра?

Девушка восхищенно выдохнула.

– А ко мне ничего хорошего никогда не возвращается, наверное, я ничего хорошего не делаю.

– Но теперь ты создательница колеса добра и к тебе оно обязательно вернется, – улыбнулся Май.

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна – то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

Как же было хорошо сидеть с ним и разговаривать о таком важном! Она сохранит этот день в том же альбоме памяти, где и фотографии красующейся у зеркала мамы, подарки Ингета, улыбающегося отца… Настенька вздохнула.

Настенька не видела, что за дверью кафе, прижавшись к стене, глотала злые слезы Марфа. Она училась в одном университете с Настенькой, только Настенька училась на геолога, как мама, а Марфа на экономиста.

Марфа давно и безнадежно была влюблена в Мая, который, как солнце, освещал каждого, но не выделял никого. Марфа пыталась завоевать его внимание, пыталась лезть нахрапом, но он вежливо и тепло, как-то по-братски, держал дистанцию. Он и заступался не за одну Настеньку, за каждого, кто нуждался в защите. Как май устраняет все последствия зимы, чтобы передать брату-июню землю готовую к лету, так и Май гасил конфликты, которые видел. Вот только Май видел не все.

А теперь, вот, получается, выделил. И, конечно, Настьку! Ну погоди же, змея подколодная! Как и мать, такая же падла тихушная! Марфа слышала от матери, что Аксинья не любила Ростислава, что вышла за него ради денег.

ХХ

А после кафе Май и Настенька гуляли по городу, Май отвез их в парк, они гуляли, шел снег, и все было как в сказке. Вечером, когда Май привез Настеньку домой, он даже не попытался ее поцеловать, ласково коснулся ее ладони и попрощался до завтра.

Жили Поддубные в коттедже, поэтому провожать Настеньку было не нужно. Когда Настенька скрылась за воротами, Май уехал.

Девушка подошла к воротам, попробовала открыть дверь, но дверь распахнулась и на пороге появилась Геата. Красавица сложила руки на груди.

– Уходи, чтобы тебя тут больше не было. Вон твои вещи.

Геата махнула головой, указывая на забор, где была навалена куча мусорных пакетов.

– Но!.. – испугалась девушка. Геата холодно на нее посмотрела и ушла в дом.

Настенька ошеломленно застыла, затем снова попыталась открыть дверь и услышала, как пикнул код, видимо, Геата заблокировала ее.

Девушка растеряно осмотрелась. Надо вызвать такси, но куда ехать? У нее не было друзей, даже хороших знакомых. Настенька так и не научилась идти к людям, некому было ей сказать, что если тебя не любят в одном месте, то нужно идти и искать место, где ты будешь нужен. А в книжках, которые она любила читать, такого не писали. Она любила романтичные голые сказки, где писали только линию любви, преодолевания страданий ради любви, где были чудесные приключения, фантастические подробно прописанные миры, и которые совершенно не учили, как жить, если тебя в двадцать лет выгнали на мороз, которые не говорили, как важно не быть одному, как важно искать своих людей.

Конечно, нужно переночевать в гостинице, а завтра она пойдет к отцу на фирму и все решит. Настенька вспомнила мамин совет не упускать своего, но она понятия не имела, что есть у нее своего.

Такси приехало быстро, водитель помог загрузить мешки, в машине она догадалась проверить, в какой гостинице есть места, близился Новый год, а в их городе была отличная лыжная база, поэтому только в двух гостиницах были места, в одной из них, как раз у той базы, где много лет назад исчезли Ингет и Аксинья.

Водитель высадил Настеньку, она расплатилась и вошла внутрь.

– Мне нужна комната, – улыбнулась она.

– Конечно, – милая девушка с глазами-снежинками улыбнулась, – как будете платить.

– Картой.

Девушка подала анкету и взяла карту, вставила в автомат.

– Простите, карта заблокирована. Есть другая?

Настенька нахмурилась. Карта не должна быть блокирована. Ей стало страшно, неужели, Геата уговорила отца заблокировать все карты? Она протянула девушке другую карту. Девушка улыбнулась, вставила ее.

– Простите, эта тоже заблокирована. Может, что-то с автоматом, я проверю, – она достала свою карту и вставила в автомат, – нет, все в порядке. Вы можете заплатить наличными?

Настенька покачала головой, наличных не хватало.

– Простите, – побелев, сказала Настенька и побрела из гостиницы. Но куда ей идти? Ночью, зимой?

Она хотела попроситься переночевать в холле, но из-за робости не посмела. Так часто из-за стыда мы готовы даже умереть, но не обратиться за помощью.

– С вами все в порядке? – спросила девушка.

– Да, да. Извините, – Настенька улыбнулась и вышла, посмотрела на мешки, сваленные у дверей и расплакалась.

Мороз тут же начал щипать мокрые дорожки на лице.

Какая жестокая жизнь! Сегодня у нее был самый счастливый день, а теперь она просто замерзнет на улице! Ну и пусть! Такую жизнь терять не жалко! Настенька побрела к дереву за базой и села под раскидистые лапы молодого кедра. Вкусно пахло морозной смолой. Было почти не холодно. Настенька устало закрыла глаза.

Вдруг девушка услышала знакомый смех. Она не слышала его много лет, но не могла не узнать его. «Мама?» – Настенька открыла глаза.

Среди деревьев летала женщина, за которой тянулся белый вьюжный след, а за ней сине-белым драконом летел Ингет.

– Мама! – вскочила Настенька. Это ей показалось, что она вскочила и крикнула, но из груди вырвался только сиплый стон, и она лишь неловко приподнялась.

Женщина не услышала, умчалась дальше, а вот мужчина обернулся и несколько секунд всматривался в Настеньку.

– Дядя Ингет? – сипло позвала она.

Мужчина оказался рядом. Да, это был тот же Ингет, каким Настенька его помнила. Отец постарел, а Ингет нет.

– Ты? – спросил Ингет.

– Да… а мама?

– Что ты тут делаешь?

У Настеньки перехватило горло. Она всхлипнула.

– Папа теперь живет с твоей Геатой, она выгнала меня из дома. А карточки заблокированы, а денег у меня не хватает на гостиницу, а я… – она расплакалась.

– Ну что ж, думаю, я должен тебе, – улыбнулся Ингет, – идем со мной.

– А там мои вещи… – указала Настенька на мешки.

– Есть там что-то дорогое тебе?

– Я не знаю… я не знаю, что собрала Геата.

– А что самое дорогое для тебя?

– Мамин поясок, твое зеркальце, папина старая зажигалка. Но зеркальце у меня с собой…

Ингет улыбнулся. Поднялась вьюга и закружилась вокруг мешков.

– Не пропадут твои вещи, идем.

– А мама? Я видела ее, это же она смеялась?

– Она, – улыбнулся Ингет.

– Мы к ней идем?

– Можно и так сказать, – Ингет распахнул синюю накидку, укрыл ею Настеньку и стало так тепло и уютно, что девушка судорожно всхлипнула.

Ингет снова распахнул накидку, и Настенька восхищенно и ошеломленно выдохнула, она стояла в хрустальном дворце. Таком, как она видела в мультфильмах и про которые читала в книгах.

– Ты не человек? – спросила Настенька, – или я умерла? Замерзла и теперь мне все это кажется?

– Я – дух зимы, Мороз, Ингет. На очень старом языке Ингет и значит Мороз. Располагайся.

Ингет указал на белые пушистые кресла. Настенька села, было мягко и тепло, совсем не мокро. А она ожидала, что это снег.

Ингет сел рядом.

– Твоя мать – вьюга, Вискола ее зовут, которая давным-давно захотела посмотреть, как живут люди и ушла. С тех пор, неприкаянная, ходила она по миру, забыла себя, забыла, зачем ушла, и забыла как вернуться. Я искал ее. А когда нашел, увел домой. Оксаной она стала. А теперь она снова Вискола

Настенька ошеломленно замерла.

– А Геата…

– Геата – Снегурочка. Она, наоборот, человек, которого когда-то давно принесли мне в жертву. Знаешь же, кто такие снегурочки? Давным-давно, чтобы задобрить меня, люди приносили мне в жертву самую красивую девушку. Чтобы взамен я дал им хороший урожай, не заморозил дровосеков и охотников, не выстуживал избы. Вот, Геата одна из снегурочек. Она тоже забыла себя, я отвел ее домой, обменял на свою вьюгу-странницу.

Настенька покачала головой.

– Она уже не человек, твоя снегурочка. Она выстудила сердце моего отца.

– Нет, сердце твоего отца выстудила не снегурочка, а боль. Люди не могут жить одни. И поэтому, он делится со всеми тем, что у него есть. Если у человека внутри одна боль – он будет делать больно и другим. Если у человека внутри любовь и счастье – он будет делиться ими.

– Май, – улыбнулась Настенька. – У него внутри только хорошее, он и делится хорошим.

Ингет усмехнулся.

– Ох уж этот май.

– Ты знаешь его?

– Кто ж его не знает.

– А он тоже не человек?..

Но Ингет не успел ответить, в зал влетела Вьюга, искристо закружилась и обратилась красавицей в белом платье. Аксинья. Мама Настеньки.

– С кем ты тут, Инге? – ласково, как никогда не слышала Настенька спросила она, – я ищу тебя в лесу, а ты… снежинки сказали, что ты дома со Снегурочкой. Опять началось? Мир снова погрузился во мрак невежества? Ненадолго же его хватило.

– Дочка твоя пришла.

– Дочка? Настенька? – Вьюга подошла ближе.

– Мама… – Настенька вскочила, но не знала, что делать.

Вьюга тяжело вздохнула, с ласковым укором посмотрела на девушку и раскрыла объятия.

– Ну иди сюда. Не бойся, не застужу.

Настенька вскрикнула и кинулась к ней.

– Я так скучала, мама, – прижалась к Вьюге девушка, – знаешь, я знала, что ты не умерла. Я представляла, что тебя забрал Мороз и унес в свой дворец! И так и стало! Ох, мама, как мне было плохо без тебя.

Вьюга снова вздохнула.

– Из меня вышла плохая мать, я не научила тебя быть сильной. Не научила жить. Но тот, кто не умеет жить сам, не может и научить этому другого.

– Мама! – со слезами воскликнула Настенька, – нет, ты самая замечательная!

Вьюга хрустально рассмеялась.

– Нет, я только заставляла вас так думать. Для человека самое замечательное – это сказка, она напоминает о настоящей жизни. А я и есть сказка.

Вискола разомкнула объятия.

– Геата выгнала меня из дома, а отец… я не знаю. Он согласился с этим, – всхлипнула Настенька.

– Геата – Снегурочка, она умеет поступать с людьми так, как поступили с ней, – улыбнулась Вискола.

– А что же теперь делать? – спросила Настенька.

– Оставайся с нами, – пожала плечами Вискола, – Инге, ты же не против?

– Конечно, нет. Будешь мне названной дочерью, – улыбнулся мужчина.

ХХХХ

– Май, может, сходим в кафе? – Марфа зазывно улыбалась. Она была так хороша в новом платье, которое так шло к ее зеленым глазам. Вообще, она выглядела очень хорошо. Геата сделала дочери укладку. Марфа призналась, что влюбилась. Геата спросила в кого, посмотрела на фотографию Мая и усмехнулась: «Нет, ты не его уровня, девочка». Но помогла, чем могла.

– Спасибо, милая, нет времени, – солнечно улыбнулся Май и прошел мимо, словно сделав попытку ее коснуться, но не задев.

Марфа с болью посмотрела ему вслед.

ХХ

– Могу я увидеть Настю? – Май улыбнулся Геате.

Женщина вздрогнула и из звездно-колючего глаза вдруг по щеке сбежала слеза. Геата изумленно коснулась лица пальцами и посмотрела на ладонь.

– Что случилось? – встревоженно спросил Май. – Ее несколько дней нет в универе.

– Она ушла из дома, – задумчиво ответила Геата, рассматривая влажные пальцы.

– Куда ушла?

– Откуда я знаю? Собрала вещи и ушла из дома. Она совершеннолетняя и может жить, как хочет.

– Хорошо, можно ее телефон?

– Если она не дала его тебе, значит не захотела, – строго сказала Геата.

– Да. Вы правы. Ладно, всего хорошего, – Май снова улыбнулся и стремительно сбежал с крыльца.

Геата снова вздрогнула.

– Стой! – вдруг с каким- то отчаянием позвала женщина.

Май обернулся. Геата охнула и начала оседать на пол. Молодой мужчина бросился к ней, едва успев поймать. Женщина была мокрой, словно вся сильно вспотела.

– Что с вами?

Геата плакала и дрожала. Она протянула руку, коснулась щеки Мая, вдруг закричала и потеряла сознание.

Май чертыхнулся и начал набирать номер скорой.

У ворот остановилась машина, из которой вышел Ростислав, он увидел лежащую жену и рядом с ней кого-то и бросился к ним.

– Эй ты, что ты?.. – угрожающе начал он.

– Ей стало плохо! Я вызвал скорую. Я учусь с вашими дочерьми, – быстро сказал Май.

Ростислав с облегчением выдохнул. Страх неизвестности сменился облегчением, как это всегда бывает, когда кто-то поясняет ее ясно и сразу.

Мужчина присел перед Геатой.

– Родная, родная, что с тобой? – окликал он женщину, ласково касаясь ее лица.

Из дома вышла Марфа и взвизгнула.

– Мама!

– Да, Марфа, не кричи, – скривился Ростислав. – Все будет хорошо, маме стало плохо, скорая уже едет.

– Я – Май Эрах, пришел узнать, как найти Настю, она несколько дней не появлялась. А телефона у меня нет, – Май улыбнулся, – думал, еще увидимся. Ваша жена сказала, что она ушла из дома. Это так странно. Я вечером ее привез, а утром она уже не появилась. Я подумал, мало ли, что бывает. Но ее нет уже несколько дней.

– Да, – Ростислав болезненно скривился, – ее мать исчезла много лет назад, ничего не сказав, и эта, видимо, такая же.

– А вы ей звонили? Вдруг что-то случилось?

– Если она ушла, решив ничего мне не говорить, она не хочет, чтобы я ей звонил.

– Но неужели вы не волнуетесь? Она же пропала, вдруг ей нужна помощь? Дайте мне телефон, если не хотите звонить, я позвоню сам!

– У меня сейчас другая проблема! У меня жена умирает! – рявкнул Ростислав, привычно, как делал в компании.

– Это ваша проблема, но почему не помочь другим решить их? Вам же это ничего не стоит! – жестко сказал Май.

Геата дрогнула и открыла глаза.

– Хелег, – позвала она Мая.

– Родная, я здесь, – засуетился Ростислав.

– Дебильнутое семейство, – негромко выругался Май.

Геата села, по ее щекам бежали слезы.

– Твоя Настя замерзла в лесу, – говорила женщина спокойно, голос не прерывался, только слезы часто-часто бежали по щекам.

– Что? В каком лесу? – нестройно спросили Май и Ростислав.

– Так полагается делать. Ненужных девочек отводят в лес и оставляют там. И они становятся Снегурочками. Настя была никому не нужна. Она была не нужна отцу. Поэтому она ушла в лес.

– Что? – обмер Ростислав, – дорогая, что с тобой? Скорая уже едет.

– Не надо, отмените скорую, – Геата провела ладонью по лицу.

– Нет-нет, пусть врач тебя посмотрит, – волновался Ростислав.

Геата покачала головой и поднялась.

– Ингет отпустил меня, теперь я помню. Я стала нужна тебе, и он меня отпустил. А потом я увидела его и вспомнила.

Женщина пошла в дом. Марфа, тихо всхлипывая, следом.

Ростислав и Май тоже.

Геата опустилась на стул за столом.

– Люди глупые. Давно-давно люди верили, что если отдать человека духам, то дух будет добр к ним. Иногда дух приходил и говорил, что не нужно этого делать, но где-то в другом месте все повторялось. Иногда только были такие периоды в мире, когда религию запрещали или порицали, и тогда мир вздыхал с облегчением. Природа называет это светлыми временами, вы называете это Революциями. Но потом все начиналось снова, светлые миры уходили в вечность, а те, кто недостоин светлых миров оставался тут и устраивал темные времена. Иногда люди даже не могли видеть духов и разговаривать с ними, хотя все считали себя духовно развитыми. И вот этот обычай, принесения людей в жертву верованиям и религиям – казни, пытки, запреты. Все эти жертвы доходят до духов и богов. Только боги и духи совсем не рады жертвам. И этих жертвующих ждет серьезное воздаяние, когда они придут к своим богам. Они ждут награды, потому что они так хорошо выполняли заветы, но все будет совсем иначе, – Геата хохотнула. – Снегурочка. Морозу, на вашем языке так, на старом языке его зовут Ингет…

– Ингет?! – вскричал Ростислав, – Аксинья – Снегурочка?! И он забрал ее?

«Сумасшедший дом», – думал Май и смской отменил вызов скорой, хотя считал, что, возможно, нужна скорая психиатрическая. Женщина, вроде, не успела удариться головой, но мало ли. Марфа, опустив голову, слушала.

– Нет, – жестом остановила Ростислава Геата, – это я – Снегурочка, на праязыке – Ледяная, Замороженная, Застуженная. Когда-то давно меня принесли в жертву Ингету. Хелег, я любила одного парня, пастуха, в нашей деревне. Но он не знал об этом, я не могла ему сказать, не смела. И нашлась пришлая, смелая и красивая, как цветение вишни, она заворожила Хелега и увела его из деревни. И в самую темную ночь меня отвели в лес и оставили у дерева. А Ингет подобрал меня. И сделал вечной. Твоя жена – это его давно потерянная невеста, Вискола, вьюга. Она пошла к людям, посмотреть, как вы живете, и забыла себя. Стала умирать и рождаться. А он ее искал. И когда нашел, решил обменять на человека, который забыл себя, на меня.

Я полюбила тебя, как смогла, – улыбнулась она Ростиславу. – Но этого было недостаточно, я должна была стать тебе нужной. И стала. А потом пришел он, он так похож на Хелега, и я вспомнила, вспомнила, как любят. А Настя… Марфа прибежала ко мне и сказала, что Настя хочет отнять тебя у нее. И что Настя тебе не нужна. Поэтому я отправила ее в лес.

Геата вздохнула.

– Теперь она Снегурочка. А теперь оказывается, что она тебе нужна. Иди и найди ее. Я скажу тебе, как найти Ингета.

– Я тоже пойду. Я… не знал, Настя нужна мне тоже, я просто… – осекся Ростислав.

– Нет, пусть он идет. Ингет будет задавать вопросы, ты не сможешь ответить, а он сможет, – Геата ослепительно улыбнулась и перевела небесный, но больше не холодный, взгляд на Марфу. – А ты должна отправиться в лес.

– Что? – вскричали все трое.

– Нет, не нужно, Геата, не нужно больше, сейчас мы не оставляем людей в лесу, – покачал головой Ростилав.

– Оставляете, просто не понимаете, что делаете это, – упрямо сказала Геата, – так полагается. Иначе будет хуже.

– Так! Все теперь будет хорошо! Мы найдем этих… духов, вернем Настю… – решительно сказал Ростислав. – Никто больше не должен идти в лес!

– Нет, если нарушить правила сказки, то нас ждет несчастье, – упрямо сказала Геата. – Марфа, если она не нужна кому-то, должна пойти в лес.

– Но мне нужна, она моя дочь, пусть и названная, – сказал Ростислав.

– Мы падаем в пропасть. Кому ты протянешь руку? – спросила Геата.

Ростислав опустил голову.

– Марфа должна отправиться в лес, – неумолимо сказала бывшая Снегурочка.

– Я не хочу! – закричала Марфа.

– Никто не хочет, – усмехнулась Геата, – но такова сказка.

– Но…

– Марфа отправляется в лес, – повторила Геата и за окном взвыла метель.

– Ладно, всегда пастушки спасают всех в сказках, – вздохнул Май, – говори, как найти этого вашего Ингета.

– Тебе нужно будет самому напечь блинов и сделать кутью, знаешь, что это? – спросила Геата.

– Сладкая рисовая каша с изюмом, на поминках ее едят.

– С сушеной ягодой. Изюм… ну, Ингет – дух прогрессивный, про изюм знает, но лучше с малиной или брусникой, – усмехнулась Снегурочка, – пойдешь в лес, на ночь, оставишь угощение под деревом и позовешь Ингета на угощение. Исподнее не надевай.

– Накинуть-то что-то можно? Или голышом идти нужно?

– Ну, сверху накинь, – разрешила Геата.

– В лесу, ночью, в шубе на голое тело, как эксгибиционист, – усмехнулся Май, – одно хорошо, вряд ли органы правопорядка по ночам по лесам шастают. Обуться можно?

– Да, обуться можно. Но когда звать будешь, нужно будет голыми ногами на землю встать.

– Пуховик скидывать не надо будет?

– Нет, – снова разрешила Геата.

– Ладно. Пойду. Не волнуйтесь, Ростислав, Настю я вытащу. Если не получится сегодня, то завтра пойдем с этой, Снегурочкой, будет поправлять, что не так.

– А ты собирайся, – перевела взгляд Геата на Марфу.

– Геата… – снова попытался остановить ее Ростислав. Но Снегурочка жестко посмотрела на мужчину и покачала головой.

Марфа разревелась. Май склонился к ней.

– Эй, Марф, не плачь, я придумаю что-нибудь. И тебя спасу, – улыбнулся Май.

– Но… но… ты Настьку эту любишь.

Май улыбнулся.

– Мы всегда всех спасаем, такова сказка.

Марфа посмотрела в зеленые солнечные глаза Мая и невольно улыбнулась.

– Ладно, а в какой лес идти? В любой?

Ростислав дернулся.

– Знаешь лыжную базу «у Деда Мороза»?

Май кивнул.

– Ингет и Аксинья пропали там. На самом первом склоне.

– Спасибо Ростислав, ох, не могли вы себе женщин попроще выбирать, то вьюга, то снегурочка, – повел головой молодой мужчина.

– Да как-то так сложилось… – развел руками Ростислав, – я могу помочь чем-то?

– Пока попробую сам. Запомните место, где Марфу оставите.

ХХ

– Да ты что, она же долбанутая! – возмутился Вадим.

– Ты, можно подумать, лучше, – хмыкнул Май, – Марфа, конечно, не пример для подражания, но и ты, тоже, знаешь, чванливая балда.

– Эй, ну ты, знаешь, не сильно-то…

Май махнул рукой.

– Вадим, да все у нас хорошо будет у всех, ну сказка такая, понимаешь. Ты же не плохой перец, да и Марфа… ее просто не любил никто никогда.

– А я-то чего? Я ее тоже не люблю.

– Да ладно, может, полюбишь еще, ты же на нее облизывался.

– Ну, это так… я не хотел, чтобы подумали, что я с ней из-за денег.

– Интересно, никогда тебя не волновало, а тут вдруг, – насмешливо проговорил Май.

– Ну… подумал, добьюсь чего-нибудь, а потом уже…

– Подходит, идем, – потащил за плечо его Май.

– Эй, куда?..

ХХХХ

– Черт, – досадливо вздохнул Вадим, отряхивая муку с футболки. – Май, ну что ты за человек такой, то с ректором поругаешься, чуть всех не выгнали, то Фаньку эту абьюзили, ты заметил, таскались ее выручать, чуть эти бандиты нас не порешили, теперь вот и вовсе докопался до духов. Что в следующий раз? С богами будем сражаться?

Вадим ворчал, но сердце его ликовало, и он сам не мог понять, почему в горле стоит комок и почему так пьянит то, что происходит. А он хотел, хотел сражаться с богами, и лепить эти блины хотел. Потому что Май всегда делал что-то важное, потому что рядом с ним шла настоящая жизнь. И Вадиму хотелось быть ее частью. И он был так рад, что Май так безусловно брал его. Ведь не к кому-то он пошел, к нему. Мог пойти к кому угодно, кто бы ему отказал, а он пришел к нему.

– Такова сказка, – улыбнулся Май. – Так Снегурочка говорит.

– Снегурочка. То есть этот Настькин и Марфуткин папаша пялит Снегурочку? Настоящую? – хохотнул Вадим.

Май снова улыбнулся.

– Все, давай. Хорошо, от деда у меня две дохи остались.

– Дохи?

– Да, это шуба такая, очень теплая, длинная, из настоящей овчины или волка. У меня из овчины.

Май жил в городе один, родители у него где-то жили в деревне, а может, их и не было уже. Он часто упоминал деревню, бабку с дедом, иногда родителей, но всегда в прошедшем времени.

Май вынул из шкафа вакуумные огромные пакеты, раскрыл и достал две дохи, черную и рыжую.

– Выбирай, модник.

– Черт. Ну, давай рыжую.

Май кивнул и начал раздеваться.

– Хорошо, у тебя машина. А то приняли бы нас в метро за голубков-извращенцев.

– Это разные вещи, если мы голубки, то мы не можем быть эксгибиционистами, – поправил Май.

– Ага, будут там разбираться, – фыркнул Вадим.

ХХХХ

Геата ждала у машины, так же как часто делала, сложив руки на груди, пока тепло одетую Марфу Ростислав провожает к дереву.

– Не бойся, дочка, я останусь и буду ждать. И если этот чертов Дед Мороз тебя не заберет, я заберу тебя в машину и увезу. Хорошо?

Марфа всхлипывала. Геата сказала, что не пустит Марфу в дом. Заблокирует ее карточки и оставит на улице. Марфа совершеннолетняя, ей никто ничего не должен.

– Ну все, удачи тебе, видишь, мама у нас какая… – Ростислав усмехнулся, – Снегурочка.

Когда мужчина вернулся, он с сомнением посмотрел на свою красавицу, Геата смотрела на него так ласково, что сердце мужчины дрогнуло и мысль, как может такая красота быть такой жестокой, ушла. Сейчас, стоя рядом со своей Снегурочкой, он как-то ясно понимал – такова сказка.

ХХ

Настенька сидела в своей хрустальной комнате в окружении снежинок и снегурочек, теперь у нее появились подружки. Во дворце Ингета и Висколы кипела жизнь. Под Новый год жители дворца – снежинки, снеговики, говорящие волшебные звери, снегурочки, мальчики-Новые года, ветра и зимы, снега и реки, мавки и русалки, лешие и прочие, – готовили список чудес для тех, кто их заслужил. Иногда такие попадались среди людей, но редко, чаще среди духов и другого волшебного народца, часто среди сказочных героев, которых оболгали писатели, которые взялись за их историю, да сорвались на свои обиды и фантазии.

Весело было Настеньке среди волшебного народца. Скучала она только по Маю, нет-нет, да и взглянет в волшебное зеркало, чтобы посмотреть, что он делает. И стыдно, и отвести глаз не может, смотрит за ним и в душе, и в постели. Утешалась Настенька, что мертвой считается, а мертвые сраму не имут, мертвым можно.

Конечно, когда она была не одна, не смотрела она в волшебное зеркало. И, вообще, про Мая никому не рассказывала, мама только знала, ну и Ингет, конечно, названный отец.

В комнату влетел Западный ветер.

– Еще одна Снегурочка.

– Опять началось! – нестройно охнули девушки и побежали смотреть на новенькую.

И Настенька пошла.

Ингет стоял перед плачущей испуганной Марфой.

– Ну что ты ревешь, дуреха?

– Я никому не нужна-а! – выла Марфа.

– Тебе лет-то сколько? Уж к таким-то годам могла бы найти кого-нибудь, кто бы захотел с тобой иметь дело. Или что, насколько ты негодная?

– А что я сделала-то? Я, что, виновата, что со мной никто не хотел водиться?

– Ну это уж ты не заговаривайся, – усмехнулся Ингет, – слышала про Деда Мороза, добрых детей и плохих детей? Дед Мороз он все знает. Знаю я, как ты вещи сестры портила.

– Не сестра она мне! – нервно крикнула Марфа.

– Ну и что ж, что не сестра, а могла бы стать, а? Нрав-то у Настеньки кроткий. А даже с ней ты не смогла сладить. Ну ничего, поживешь Снегурочкой, научишься. Вечность большая. А среди людей тебе делать нечего, не умеешь ты быть человеком.

Марфа продолжала плакать.

– Ой, – выдохнула Настенька. – она же пакостливая…

Снегурочки рассмеялись.

– Ничего, Настенька, у нас не забалует. Ингет строптивых выстуживает, так, что кости сворачиваются. А за пакости тут сразу и обрат.

– Ладно, иди, пока снеговикам помогай птиц кормить, – махнул рукой Ингет. – Сама-то поесть любишь? И знай теперь, сделаешь кому-то зло, оно тебе тут же вернется. Такова сказка.

Плачущая напуганная девушка заплакала громче. В комнату вошел снеговик.

– Ну идем, – позвал он.

Марфа понуро пошла за снеговиком.

– Ты откуда такая водяная будешь? – спросил снеговик, – плачешь и плачешь.

– У меня мать Снегурочка!

– Ох ты, и это, что ж, мать тебя в лес отправила?

Марфа снова заплакала.

– Ну дела! – удивился снеговик.

ХХХХ

– Поехали, – строго сказала Геата.

– Родная, может?.. – попытался Ростислав, вглядываясь в тьму.

– Поехали, Ингет забрал Марфу.

Ростислав вздохнул и черный «Майбах» мягко покатился сквозь ночь.

ХХХХ

– Поверить не могу, что мы это делаем! – брел по снегу Вадим. – Да еще ради девчонки, с которой я даже не спал. А вдруг она в постели как эта, Снегурочка, – Вадим хохотнул.

– Научишь, – улыбнулся Май. – Ростислав, вон, на свою Снегурочку не жалуется.

– И то верно, – философски согласился Вадим, машинально потянулся к блину.

– Ты что? Это жертвенное угощение. Нельзя. Дед обидится.

– Извини, забыл. Я, знаешь, не очень в это верю, Май. Сумасшедшая эта баба. Настька твоя в притоне где-нибудь или на вокзале, надо пробить ее телефон просто, а мы блины печем и по лесу бегаем.

– Да искал я ее. Эти дни. И телефон пробивал. Выключен. И запеленговать почему-то нельзя. У этих телефон спрашивал, думал, может, другой дадут, может, не на ее имя у нее есть. Дома караулил, на следующий день, до ночи, не пришла, в группе ее спрашивал, никто ничего не знает. Мент у меня знакомый есть, хороший мужик, с ним пробивали, и по соцсетям тоже и по ориентировакам. Сегодня так попробуем, завтра иначе.

– Пришли вроде. Вот первый склон, мы с Катькой тут катались, помнишь, сисястая такая.

– Не помню, – улыбнулся Май.

– Слушай, ты, вообще, по бабам? Как Катьку можно не запомнить?

– Давай у нас ты баб будешь запоминать, кто сисястый, кто мордастый… пришли, вроде. Ну, ставим.

– Ага, дак я не смогу теперь, я же Деду Морозу обещание дам, любить, ценить, а то не отдаст мне Марфутку. Эх, ну, Марфутка, придется постараться тебе всех баб мне заменить!

Вадим поставил угощение под елку, Май под соседнюю.

Май разгреб снег для себя и для Вадима и разулся, встав голыми ногами на мерзлую землю.

Вадим тоже и тут же выругался.

– Холодно-то как.

– Не ругайся, нечисть, говорят, этого не любит.

– А как звать?

– Ну, не знаю, в свободной форме, Снегурочка ничего не сказала. Ингет, Ингет, приходи ко мне на угощение, просьба у меня.

– Ага. И у меня. Как гномика матершинного в лагере вызывали, да? Ингет, Ингет, приходи на блины и Марфутку приводи. Ничего, что я сразу?

Май пожал плечами.

– Нас Геата научила, Ингет, Снегурочка, – громко сказал он.

Вадим озирался по сторонам.

ХХХХ

Ингет и Вискола играли в льдинки на желание. Вдруг Ингет улыбнулся и прислушался.

– Что? Все решили в этом году повыбрасывать дочерей? Еще одна Снегурочка? – усмехнулась Вискола.

– Несколько сотен лет уже не слышал такого! – рассмеялся Ингет, – Зов, представляешь?

– Тебя зовут? – изломила красивые брови вьюга.

– Меня, да. Это за дочкой молодец пожаловал.

– За Настей? – изумилась вьюга.

– Ага, – весело отозвался Ингет, – пойду, зять все-таки.

Вьюга хрустально рассмеялась и откинулась в кресле.

– Ну зови сюда. А испытывать будем?

– А как же. Такова сказка.

Вискола захлопала в ладоши.

ХХХХ

– Да не существует твоего деда, что мы, дети, что ли в Деда Мороза верить! – сказал Вадим, переступая с ноги на ногу и снова выругался, только не до конца. Слова застряли у него в горле.

Перед ними стоял бело-синий дух, силуэт мужчины с холодными голубыми глазами в синей накидке.

– Йокарный бабай! – выдохнул Вадим, – ну Май, ну свяжешься с тобой!.. Здравствуйте, ээ… дедушка Мороз. Мы, вот, блинов вам напекли.

Ингет рассмеялся. Вадим тоже улыбнулся.

– А обуваться можно уже? – спросил он у Мая, не отрывая взгляда от Ингета.

– Здравствуй, Ингет, – улыбнулся Май.

– Здравствуй, Май.

– Геата научила как тебя найти. Ты не сердись, если что-то не так, мы люди городские. Снегурочка твоя сказала, что ты отдашь тех, кто кому-то нужен. Я Настю ищу. Поддубную. Если забрал, отдай, мне нужна. И Марфу Поддубную, вот, ему отдай.

– Да. Марфутку мне отдай, – кивнул Вадим.

– Обувайтесь, молодцы, идем ко мне домой. Там и невест своих найдете.

– Сразу невест? – мотнул головой Вадим и вздохнул.

Парни быстро обулись, вокруг них закружилась вьюга, и они оказались в хрустальном дворце.

– Ничего себе, – присвистнул Вадим, озираясь.

Май молча осматривался, но восхищенно улыбался.

С кресла поднялась женщина в белом и подошла к ним.

– Ну добрый день, молодцы, – певуче-хрустально сказала Вискола.

– Ох ты, Снежная королева! – вытаращил глаза на женщину Вадим.

– Я – Вискола, вьюга, – сказала женщина.

– Вадим, а это Май. А вы, о черт… извините, ругаться нельзя, на Настьку-то как похожи! Это… Май, твоя девчонка, что ли, дочка вьюги и деда Мороза?

– Вадим не может не разговаривать, болезнь у него такая, – улыбнулся Май.

– Я просто разрядить обстановку пытаюсь.

– Да, я мать Насти. Но отец ее человек, Ростислав. А у Марфы мать Снегурочка, но отец тоже человек. Так хотите забрать снегурочек?

– Да, – улыбнулся Май.

– А если они не захотят идти?

– Неволить не станем, – снова улыбнулся Май.

– Насте здесь хорошо, здесь нет злых людей, никто ее не обидит, – сказала Вискола, – а там, что в вашем мире хорошего?

– Хорошего мало, – согласился Май, – да вот только… нельзя всю жизнь прожить в хрустальном дворце, не зная зла, не научишься его устранять. Один мудрец сказал, что знающие добро и зло, суть боги.

– Люцифер-то? – рассмеялась вьюга хрустально.

– Создатели подтвердили потом, – кивнул Май.

Ингет рассмеялся, положил руку на плечо Вадима. Он опасливо обернулся.

– Ну а ты что скажешь? Рано Марфу забирать. Обиды в ней много. А оттого и зависти. А потом стыда будет много.

– Ну рано так… – согласно начал Вадим и посмотрел на Мая, вздохнул, – да знаешь, Дедушка Мороз, всех, так-то, рано, наверное. Во всех обиды, во всех зависть. И всем стыдно, когда на это укажешь. Может, смогу я одну-то Марфутку выучить, а? Делать мне нечего. А если не смогу, если будет она зло творить, ну накину доху на телеса, напеку блинов и приду к тебе с ней, скажу, учи нас, дедушка Мороз!

Ингет по-отечески потрепал Вадима по темным волосам.

– Ну, быть по сему. Что скажешь, Вискола?

Вьюга улыбнулась.

– Девиц спросить надо.

Снежинки полетели за Настей и Марфой.

– Садитесь, молодцы, – пригласила Вискола.

ХХХХ

– Настенька! За тобой жених пришел! – влетела в комнату снежинка.

– Жених? – загалдели Снегурочки.

– Какой жених? – удивилась Настенька.

– Красивый, как солнце в мае! – мечтательно сказала снежинка. – Ингет и мама зовут тебя. А ведь с ним жених и за Марфой пришел! За новой Снегурочкой!

– Ничего не понимаю, – помотала головой Настенька и пошла в зал.

– А за Марфой кто?

– Смешной такой! И тоже красивый!

Девушки гурьбой бросились к залу, подглядывать.

ХХ

– Живая! – рассмеялась Марфа, держа замерзшую птичку в руках. Она нашла ее в лесу, околевшую, отогрела дыханием, и птичка ожила. Снеговик усмехнулся.

– Ну да, жизнь вернуть – большое дело.

А Марфа и сама почувствовала, как будто сердце в каком-то другом ритме забилось, в ритме чего-то большого, или какого-то большого сердца, сердца жизни.

– Марфа, Ингет зовет. Жених за тобой пришел, – появилась снежинка.

– Ну дела, – крякнул снеговик.

– Какой жених? – «Май?» – обмерло сердце Марфы.

– Красивый. Идем, скорее.

ХХХХ

Девушки вошли в зал.

– Май, – выдохнула Настенька и смутилась.

Вдруг он за Марфой пришел.

– Настя, – улыбнулся Май.

– Ой, – сказала Марфа.

– Ну, девицы, – сказал Ингет, – молодцы за вами пришли, ритуал соблюли, уважили. Просят вас отдать. Но неволить вас никто не будет. Май за тобой, Настя, а Вадим за тобой, Марфа.

– Вадимка? Ты чего, дурной? – возмутилась Марфа.

– Дурной… я для тебя блины пек, кутью делал, босиком на морозе деда ждал, как этот, на мне под дохой ничего. Дурной.

– Так зачем ты… ты же даже не пригласил меня никогда ни разу?

Вадим посмотрел на высокий узорчатый потолок.

– Ну не пригласил. Но Май сказал, что мы с тобой долбанутые одинаково. Я и подумал. А не лез я к тебе, потому что ты богатая, а я… учусь ради диплома. А когда тебя в сказку утащило, тут уж…

– Дурак, – рассмеялась Марфа. И заплакала.

Вадим раскрыл объятия, ожидая девушку.

Снеговик выглянул из-за колонны.

– Ну точно водяная!

– Но смотри, мне Май сказал, что твоя мать сказала, что ты в него влюблена. Ты мне это брось, шашни с другими, поняла? Я деду пообещал, что мы себя будем хорошо вести, иначе притащу тебя голышом в лес и будем тут снег в лесу убирать.

Марфа рассмеялась и ткнулась Вадиму лбом в плечо.

– Ну а ты, Настя, пойдешь? Мир тот жестокий, кроме Мая защитить тебя некому будет, – спросила вьюга. – Но и Май лишь человек, не всегда сможет.

Настя смотрела в глаза Мая и улыбалась.

– Если боишься, не ходи, но не прийти я не мог, Настенька, – улыбнулся Май.

Девушка покраснела.

– Пойду.

– А если разлюбит, Настя? – спросила вьюга.

– Стану Снегурочкой, – тихо ответила Настенька.

– Мог бы разлюбить, не пришел бы, – усмехнулся Май.

Настенька подошла к мужчине, но обнять первая не посмела. Май сам обнял девушку.

ХХХХ

– Эй, Милена! Ну-ка осторожно! – крикнула Марфа, – ну что ты с ней будешь делать?! Милена! Новый год скоро!

Яркая раскрасневшаяся девочка ловко скользила по склону на сноуборде.

Рядом с ней словно из ниоткуда оказался гибкий стройный юноша, который так же ловко заскользил рядом. Пара ехала все быстрее и быстрее.

– Ну сейчас! – язвительно сказала Настенька, смело скользнула вниз, обогнала пару и заставила их затормозить.

Юноша с тонкими чертами лица, в серебристом лыжном костюме смотрел на женщину холодными розово-голубыми глазами.

– Ты кто такой, малец? Не мал девчонок воровать?

– А ты кто такая? – высокомерно спросил юноша.

– Снегурочка.

– Что-то не знаю такой? – сощурился юноша.

– А ты всех знаешь? Новый год, что ли?

– Ну, предположим.

Настенька рассмеялась, хрустально, как Вискола.

– Дочка Висколы? – спросил мальчик-Новый год.

– Она самая.

– По смеху узнал, – улыбнулся Новый год.

– Милена дочь другой Снегурочки. Вон она. Пойдем с нами Новый год встречать?

– Встретили уже, – пробурчал мальчишка, но пошел с Настенькой к подъемнику, чтобы подняться с ней и Миленой наверх. Хотя мальчишка мог бы просто оказаться там.

На склоне стояли все, Май, гордо смотрел на жену, рядом с ним стояли два подростка – сыновья, – Вадим, Марфа, которая отчитывала Милену, тут же заботливо ее отряхивая, Геата и Ростислав.

– Я Новый год привела. Дерзкий будет год, – сказала Настенька.

Мальчишка дерзко посмотрел на женщину.

– Я же говорю, – рассмеялась Настенька, а следом остальные. Мальчишка тоже улыбнулся.

Вадим в телефоне включил бой курантов.

Перед ними завьюжил снежный вихрь и появились Вискола и Ингет.

– Еле успели, столько чудес нужно было разнести, – улыбнулась Вискола.

– С новым годом! – сказал Ингет.

– Со мной! – рассмеялся мальчишка и собрал снежок из платья вьюги и швырнул его в Милену.

Марфа вздохнула.

– Такова сказка, – пожал плечами Вадим и улыбнулся.