Перевела: Надежда Сомкина
Представлено во вторник, 10 ноября 1998
Америка ‒ это страна, в которой свободное выражение мнения считается священным. Это не означает, что все мнения равны. Сегодня Комиссия заслушает много мнений по спорной теме: Как защитить детей, которые выходят в Интернет с помощью публичных терминалов в библиотеках, от хищных педофилов… сохраняя при этом наши свободы, гарантированные первой поправкой, и уважая традиционное неприятие цензуры библиотечным сообществом. Поскольку я надеюсь на ваше внимание, поскольку я хочу, чтобы вы оценили мое мнение, мне нужно несколько минут, чтобы объяснить, почему я выступаю на эту тему.
Мое первое знакомство с тем, что я теперь считаю самой серьезной угрозой для человечества на планете, произошло, когда я был следователем службы здравоохранения Соединенных Штатов более тридцати лет назад. В то время, целью агентства было искоренение болезней, передаваемых половым путем, главным образом, сифилиса. Это делалось посредством полевой эпидемиологии. Следователей отправляли на места каждый раз, когда было получено сообщение о положительном тесте на сифилис. Нашей работой было опросить зараженного человека и добыть все его сексуальные контакты в критический период (который варьирует в зависимости от стадии сифилиса, с которым мы имели дело). Затем мы должны были найти тех людей, организовать для них проверку и следить за любыми новыми случаями в том же порядке. Сифилис ‒ это инфекция «цепного» типа. Нашей работой было разорвать эту цепь.
Как вы можете себе представить, некоторые люди были весьма обходительны, в то время как другие ‒ весьма резко нет. Некоторые хранили подробные адресные книги. Другие заявляли, что у них остались только смутные воспоминания. Часто мне приходилось проводить несколько дней и ночей подряд, выслеживая чьего-нибудь сексуального партнера, иногда имея в качестве ориентира только прозвище или физическое описание, или адрес бара, где человек подцепил его.
У следователей не было определенной территории. Я регулярно посещал танцзалы, бордели, лагеря трудовых мигрантов, окружные тюрьмы, разрушенные лачуги и глухие переулки. Я также провел какое-то время в загородных клубах, закрытых кварталах и пентхаусах. И я узнал, что сексуальное насилие над детьми не имеет социально-экономических границ.
Большинство людей знает о сексуальном надругательстве над детьми из средств массовой информации. И средства массовой информации, как правило, сосредоточивают свое внимание на обеих крайностях “дебатов”. Я использую это слово в саркастическом смысле, потому что экстремисты руководствуются системой убеждений, а не фактами.
Таким образом, общественности дают выбор полагать, что либо «один из пяти детей будет подвергаться сексуальному насилию к моменту, как им исполнится восемнадцать», либо что все это является «охотой на ведьм», основанной на приливной волне «ложных обвинений». Правда, конечно, лежит где-то посередине, которая намного меньше заслуживает освещения в печати.
Этим дебатам предшествовало мое собственное знакомство с темой. Оно произошло при виде младенцев, рожденных с сифилисом, малышей с выпавшей прямой кишкой… и гонореей, детей предподросткового возраста уже с запущенной стадией венерического заболевания. Так что, хоть я и не подписываюсь под некоторыми гиперболическими “оценками” степени сексуального насилия над детьми в Америке, я также знаю, неоспоримо знаю, что некоторые дети действительно становятся жертвами насилия. Каждый день.
Затем я работал полевым социальным работником для печально известного Департамента социального обеспечения Нью-Йорка. Сейчас модно говорить о том, какие страшные последствия для детей имеет бедность. Увидеть это – совсем другое дело. И это отвратительное зрелище.
Но то, что я увидел дальше, был еще уродливее. Я оставил Департамент социального обеспечения и отправился в зону боевых действий, в место, когда-то известное, как Биафра … неоперившуюся страну, которая в буквальном смысле исчезла с лица земли во время геноцидного племенного конфликта. Те, кто когда-то называли себя биафранцами, теперь находятся под властью военного режима в Нигерии. Те, кто выжил, то есть.
Моей задачей было попытаться создать систему «прямых платежей», чтобы миллионы и миллионы долларов, пожертвованных американцами, чьи сердца разрывались от ежедневных телевизионных репортажей о детях, которых морили голодом, ‒ поскольку голодомор был основным оружием в том конфликте, ‒ чтобы эти миллионы можно было перевести в пищу без обычных «административных издержек». Незаметно для любого из нас, к тому времени, как я покинул Америку, Биафра практически пала. Хотя я и сумел попасть в блокированную зону с воздуха, выстроить там что-либо похожее на систему было невозможно. Не осталось ни одной инфраструктуры ‒ единственной целью было выживание.
Но прежде чем меня, истощенного и зараженного малярией, эвакуировали, я видел, какую страшную цену платят дети за войну взрослых. Точно так же дети Руанды, Боснии и Сомали платят сегодня. Насилие над такими детьми ‒ систематическое, преднамеренное, и, так как цель его ‒ не что иное, как этническое доминирование, ужасающе эффективное.
После того, как я вернулся в Америку и выздоровел, я сменил несколько работ. Кратко: Я был сотрудником службы пробации несовершеннолетних преступников, работал с местным населением в центре для городских мигрантов, а также организации для реабилитации бывших аферистов. И, наконец, я управлял колонией строгого режима для особо опасных малолетних преступников. Именно там я узнал, с той ясностью, которую может дать только ежедневный интенсивный контакт, прямую связь между жестоким обращением с детьми и последующим преступным поведением.
Я узнал, что все биогенетические теории, все объяснения, что «плохими» рождаются, ‒ чепуха. Мы создаем наших собственных монстров, мы выращиваем наших собственных чудовищ.
И несмотря на то, что соотношение таких не один-к-одному, несмотря на то, что большинство детей, переживших насилие, не превращается во взрослых хищников… хотя они продолжают истязать себя различными способами: наркоманией, алкоголизмом, самоубийствами; и они продолжают быть особенно подходящими кандидатами для плохого обращения… Но я никогда не встречал преступника, который совершал бы преступления ради удовлетворения, и кто, при этом, не подвергался бы насилию в детстве.
К тому моменту я провел всю свою профессиональную жизнь, пытаясь защитить детей. Но этот опыт принес мне разочарование и гнев. Я устал тратить прорву времени на то, чтобы обойти принципы и меры, которые были провальными по самой своей идее. И я устал, что меня увольняли за попытки. Мне нужен был способ, чтобы я мог бы бороться за детей, не будучи скованным правительством и субсидиями.
Тогда-то я и пошел в юридическую школу. И за последние двадцать с лишним лет я представлял детей. Детей, с которыми плохо обращались, никому не нужных детей. И иногда очень опасных детей. Я представлял детей против институтов, учреждений и частных лиц. И против их собственных родителей. Если есть что-то, что еще можно сделать с детьми, чего я не видел, я надеюсь, что никогда этого не увижу.
Хотя я испытал удовлетворение, которое могут знать только те, чья работа действительно что-то значит, я не смог зарабатывать на жизнь, пока моими клиентами были только дети. Так что какое-то время я финансово уравновешивал свою практику с обычной работой в уголовной защите, за которую неплохо платили.
В 1985 году был опубликован мой первый роман. И, в отличие от учебника, который ему предшествовал, роман имел настоящий успех. Настолько, что с тех пор мне повезло иметь возможность представлять исключительно детей, используя доходы от издательской деятельности, чтобы компенсировать дефицит.
Романы ‒ это троянские кони, органичное продолжение моей юридической практики. Мой способ достучаться до куда большего количества присяжных, чем я мог бы в зале суда. И я, как и всякий другой писатель в Америке, полагался на библиотечное сообщество, чтобы мои книги увидели многие другие… чтобы они были доступны.
Я рос в Манхэттене, и библиотека была одним из моих любимых убежищ, поистине волшебным местом, открытые двери которого открыли для меня много других дверей. Подростком я ходил в среднюю школу на Лонг-Айленде, название которой узнает каждый библиотекарь: средняя школа Айланд Трис. Для тех, кто не в теме, это именно та школа, совет которой удалил из школьных библиотек некоторые книги, которые посчитал «оскорбительными». Дело было передано в Верховный суд Соединенных Штатов, который постановил, что: «… Право получать … информацию и идеи … является неотъемлемым следствием прав на свободу слова и печати, которые прямо гарантированы Конституцией».(1)
((1) Board of Education, Island Trees Union Free School District No. 26 v. Pico, 457 U.S. 853, 867 (1982)
Я был горд за нашу страну, принявшую такое решение. И мне думается, у библиотек нет более пылкого сторонника, чем я. Но моя поддержка не механическая, и мое поведение не будет определено лозунгами.
Перед тем, как объяснить свою позицию, позвольте мне рассказать вам о кое-каких вещах, которые я узнал о хищных педофилах. Я осторожно не называю таких людей просто «педофилами», потому что «педофилия» это состояние ума, а не поведение. «Испытывать чувства» может быть «болезнью». Но действовать по велению этих чувств ‒ вот это зло.
Почему я называю это «злом»? Потому что оно не является ни продуктом невежества, ни психическим заболеванием … это выбор.
Хотя адвокаты защиты любят психоболтологические термины, такие как «педофилия», сами педофилы громко заявляют, что не «больны» и не нуждаются в лечении. Вот типичное высказывание:
Это [статья под названием «Педофилам нужно лечение, а не огласка»] на первый взгляд кажется толковой статьей, но она еще более опасна, чем бешеные педо-киллеры:
«Люди, мы не больны, независимо от того, насколько сильно этот факт разрушает ваше мировоззрение. Нет болезни, нет лечения, нет принудительного лечения».
Где я нашел это воззвание? На веб-сайте Международного фронта освобождения педофилов (2)… в разделе, который они называют «Список врагов». Я весьма горжусь тем, что нахожусь в этом списке.
((2) http://www.cyberpass.net/~plf (Ссылка более не активна. Копию этой страницы можно увидеть здесь.)
И, возможно, даже больше горжусь тем, что они говорят обо мне:
«Этого парня называют «крестоносцем» против эксплуатации детей. Он не радикально против секса, и некоторые его аргументы относительно здравы, хотя «это только пропаганда», как обычно» (3)
((3) http://www.cyberpass.net/~plf/links/enemies/html (Ссылка более не активна. Копию страницы можно увидеть здесь.)
Я не только выступаю против любых попыток подвергнуть цензуре их право на свободу слова, я согласен с ними по обоим пунктам… они не «больны», и им не требуется «лечение». И я, конечно, не буду скандалить из-за того, что они включили меня в список врагов.
На самом деле, не существует такого заболевания, как «педофилия». В буквальном переводе это означает «любитель детей», и это их само-определение, а не диагноз. Но любовь педофила к детям подобна любви к гамбургеру. Как к чему-то, что будет потребляться. Вещь, которую вы себе сделаете… или купите у другого. Хроническое повторение одного и того же преступления не дает кому-то права называть свое поведение психическим заболеванием. Если бы мне пришлось идти в суд с человеком, обвиненным в серии разбойных нападений на винные магазины, я сомневаюсь, что присяжные купились бы на аргумент, что мой клиент страдает от «вооруженной грабифилии».
Что еще более важно, растлители детей не хотят, чтобы их «вылечили». Они гордятся своей злодейской работой. Они говорят, что их единственная проблема, ‒ это опрессивные юрские нравы, которые царят в нашем устаревшем обществе. Они интенсивно лоббируют право растлевать, которое называют снижением возраста «согласия» для детей, и при этом именуют себя «защитниками прав детей».
На самом деле, суть каждого растлителя детей состоит в том, что он или она (4) – социопаты, личности, начисто лишенные эмпатии, движимые своими потребностями к исключению из сфер действия закона, этики и нравственности, личности, которых оставляет равнодушными, а иногда и возбуждает боль и травма их жертв. Основой для всех видов лечения является желание измениться. И ни один психиатр никогда не будет утверждать, что «вылечил» социопата.
((4) Для простоты изложения я буду использовать местоимение «он». Однако, хотя большинство растлителей детей – мужчины, хищные женщины-педофилы существуют. И в той же степени опасны.)
Не позволяйте себя соблазнить заманчивой теорией, что «педофилия» это просто еще один вид «наркомании». Для всех наркоманий есть один существенный маркер: конкретные усилия, которые некоторые подверженные ей прикладывают, чтобы избавиться от таких оков. Если вы страдаете от наркомании, алкоголизма, переедания, анорексии, обсессивно-компульсивного расстройства, вы можете найти организации самопомощи в соответствии с вашей проблемой. Места, куда вы можете приходить и быть среди товарищей, тех, кто страдал так же, как и вы, и которые хотят помочь вам преодолеть проблему.
Так почему же все программы для «лечения» педофилов посещают только те, кому это предписано судом? Почему нет ни посетителей, ни тех, кто ищет лечение самостоятельно? И почему единственный раз, когда вы слышите, что растлитель детей выражает «сожаление», происходит перед вынесением приговора суда или на слушаниях по условно-досрочному освобождению?
И если «педофилия» ‒ это «болезнь», то где лекарство от него? Статистика рецидивов (5) у хищных педофилов пугает. И если принять во внимание, что «рецидив» ‒ это только когда его поймали и осудили, и что среднестатистический растлитель детей совершил много десятков сексуальных нападений, прежде чем его схватили впервые, страх превращается в ужас.
((5) см. «Рецидивизм растлителей детей спустя 20 лет после лечения» (Recidivism of Child Molesters 20 Years After Treatment, by R. Karl Hanson* (York University), Richard A. Steffy (University of Waterloo), and Rene Gauthier (Hincks Treatment Center))
А также «Ретроспективная оценка программ излечения для сексуальных преступников в местных лечебных центрах» (A Retrospective Evaluation of the Regional Treatment Centre Sex Offender Treatment Program, by Vernon Quinsey, Arunima Khanna, and P. Bruce Malcolm in The Journal of Interpersonal Violence, Vol. 13, No. 5 (October, 1998), pp. 621-644.)
В чем значение статистики рецидивов? Она указывает на то, что хищные педофилы очевидно привержены своей линии поведения. В отличие от, скажем, вооруженных грабителей, они не «выгорают» с возрастом. В отличие от, скажем, наркоманов, они не поддаются лечению. В самом деле, знаете ли вы, как организации педофилов называют человека, заявившего, что отказался от своей приверженности к сексу с детьми? Предатель.
Хищные педофилы не больные люди, которые нуждаются в нашей помощи. Это человеческие существа, чье предпочтительное поведение включает сексуальную эксплуатацию детей. Их нельзя «вылечить». И, учитывая мягкость наших нынешних законов, мы живем в стране, где преступник может ожидать пожизненное наказание за карман, набитый кокаином… и испытательный срок за багажник, набитый порнографией с маленькими детьми. Столкнувшись с хищниками, мы можем действовать только по двум параллельным направлениям: Во-первых, мы должны пресекать их деятельность везде, где это возможно, и во-вторых, как только мы их поймали, мы должны их удержать.
Я выступаю перед вами как человек двух профессий, и для существования обеих из них жизненно важно чтение и изучение.
Но при всем моем почтении к публичным библиотекам, я здесь, чтобы сказать вам, что, когда дело доходит до Интернета, крики «Цензура!» становятся новым маккартизмом. Простое напоминание об этом талисманном ярлыке гарантированно вызовет сопротивление. И библиотеки всегда будут на передовой такого сопротивления, полные решимости не ограничивать чье-либо право на свободу слова и свободу быть услышанным. Так и должно быть.
Но прежде чем мы рефлекторно окажемся в сотрудничестве с педофилами, давайте разберем лозунги. Определим понятие «слова» оперативно, а не абстрактно. И когда мы применим этот тест, мы поймем, что детская порнография не является «словом» ‒ это фотография преступления и трофей хищника. Ее нельзя производить без нарушения прав ребенка. Она сама по себе является контрабандой и не находится в зоне действия Первой поправки. Если детское порно ‒ это «слово», то тогда и снафф-фильмы тоже.
Хорошо, тогда как насчет святости слов, произнесенных и написанных? Опять же, ключом здесь является определения, так как не все слова являются «словом», свобода которого определена в Конституции. «Оставьте сто тысяч долларов в бумажном пакете на автобусной станции или вы больше никогда не увидите своего ребенка живым». Да, это, безусловно, написанные слова. Но «слово» ли это? Уголовное законодательство четко признает некоторое «слово» поведением.
Если мы собираемся называть письмо с требованием выкупа «речью», то мы с тем же успехом можем назвать ограбление «перфомансом».
Ранее я говорил о детской порнографии. Есть, конечно, те, кто, хоть и признает преступлением ее производство и распространение, утверждают, что у них есть право на свободу слова, чтобы демонстрировать ее. Этот аргумент является еще одной отвлекающей красной уловкой (я умышленно скаламбурил.* Это еще один пример, когда вам грозит клеймо «цензора» против свободы слова.
(*«Красной уловкой» («red herring», букв. «красная сельдь») в англоязычных странах называют уловку, которая отвлекает внимание от сути дела. «Красная уловка» ‒ также название пьесы Майкла Холлингера, в которой повествуется об антикоммунистической истерии в США в 1950-хх гг. и, в частности, о разгуле «маккартизма» – политических репрессиях против «антиамерикански настроенных» граждан и введении жесткой цензуры).
И где же наиболее пылко продвигают этот благовидный аргумент? Конечно, в священном Интернете. В конце концов, распространители утверждают, что они просто показывают материал, а не продают его. Разве это не доказательство чистоты их мотивов?
Для того, чтобы ответить на такую софистику, не нужно обладать телепатическими способностями. Детское порно в Интернете служит тем же двум основным целям, что и на любой другой платформе… и одной уникальной для носителя. Во-первых, детское порно показывает растлителю малолетних, который его смотрит, что он или она – не фрик, что он не одинок в своем вырождении. У него есть товарищи, сторонники, и, что самое главное, другие люди ‒ одновременно потенциальные источники и потенциальные получатели подобного материала. В самом деле, большинство детских секс-кругов начинаются с традиционного обмена трофеями, доказательств того, что у людей есть подконтрольные дети, готовые для обмена или аренды. Во-вторых, детское порно используется для снижения порога чувствительности потенциальных жертв. Ни для кого не секрет, что дети очень восприимчивы к влиянию сверстников, и детская порнографии является частью обручального репертуара каждого хищного педофила: «Смотри, это нормально… многие другие дети делают это».
Но есть у Интернета и третье, специальное применение. Он стал способом «рыночно протестировать» продукт. Продукт, обладающий большим коэффициентом риска против отдачи по сравнению с другой контрабандой, такой как наркотики. Особенно если вы можете выращивать продукт в своем собственном доме.
Мужчина осужден за изнасилование своей трехлетней дочери и тестирование «продукта» в Интернете http://www.wzzm13.com/story/news/2015/06/24/child-sexual-abuse/29236411/
Федеральные аресты по делу сексуального насилия над ребенком онлайн в режиме реального времени http://www.nydailynews.com/news/crime/exclusive-2nd-child-abuse-case-linked-nypd-sergeant-article-1.2289406
И тем не менее, самая большая опасность Интернета для уязвимых детей – это не демонстрация детской порнографии… это очень реальный потенциал для вовлечения.
СМ. ТАКЖЕ:
«Извращенец говорит, что «сожалеет» о домогательстве к 11-летним мальчикам и коллекционировании детской порнографии (New York Daily News) http://www.nydailynews.com/news/national/perv-soliciting-kids-keeping-child-porn-article-1.1400727 «Взрослому предъявлены обвинения после встречи с 11-летней девочкой» (Detroit Free Press) http://www.vachss.com/help_text/archive/adult_charged_dfp.html
«Человеку, который отправлял девочке мгновенные сообщения, предъявлены обвинения в сексуальном насилии» (Chicago Tribune) http://www.vachss.com/help_text/archive/c_mundschenk.html
«Человек обвиняется в изнасиловании девяти женщин, которых он встретил через Интернет» (AP) http://www.vachss.com/help_text/archive/james_comfort.html
«Канада: Facebook дает хищнику доступ к 11-летнему ребенку» (PROTECT) http://www.vachss.com/help_text/archive/protect_facebook_predator.html
Неожиданная сделка с Ортлоффом в деле о сексе с детьми (Times Union) http://www.vachss.com/help_text/a2/tu_abrupt_plea_ortloff.html
Подростка обвиняют в неоднократном изнасиловании 12-летнего ребенка, которого он встретил на XBox-online (New York Daily News) http://www.vachss.com/help_text/a2/nydn_boy_raping_12_year_old_met_online.html
Трио извращенцев использовало Facebook, чтобы заманить молодых девушек на секс-вечеринки в Бруклине (New York Daily News) http://www.nydailynews.com/new-york/nyc-crime/exclusive-sicko-brooklyn-trio-lured-kids-sex-parties-article-1.2043884
Процесс был описан следующим образом:
«Это начинается с фантазии, переходит к удовлетворению через порнографию, затем к вуайеризму и, наконец, к контакту». Интернет является супермагистралью, построенной по этому извращенному паттерну, предоставляя сексуальным хищникам, которые охотятся на детей, мгновенный доступ к потенциальным жертвам и анонимность до тех пор, пока не будет организована встреча лицом к лицу. (6)
((6) цит.по: Armag, D. A Safety Net for the Internet: Protecting Our Children // Juvenile Justice, Vol. V., No. 1, p. 9, @ 10 (May, 1998), Office of Juvenile Justice and Delinquency Prevention)
Но, в отличие от тех, кто путает цинизм с интеллектом, я считаю, что мы можем радикально усилить нашу защиту детей, не попирая Первую поправку, если это будет упражнением в решении таких проблем, а не обмен лозунгами.
Чтобы достичь этого, мы должны перестать использовать незрелость, как обоюдоострый меч. Мы не позволяем детям голосовать или подписывать контракты, потому что им не хватает зрелости, чтобы принимать обоснованные решения в их собственных интересах. Уместно ли говорить нам «Оставьте их в покое», когда речь идет о том, чтобы определить, является ли он-лайн незнакомец тем, кем себя заявляет? Довольно легко сказать, что за это отвечают родители. Ну, как родитель я могу контролировать (по крайней мере, в некоторой степени) то, что мой ребенок видит на нашем домашнем компьютере. Но если библиотека, по сути, снимает ограничения, которые я установил, должен ли я затем запретить моему ребенку ходить в библиотеку, чтобы защищать его?
А, но в своих речах о свободе слова маккартийцы заявляют, что Интернет нейтрален. Это средство, а не послание. И мы не хотели бы защищать наших детей от знания, не так ли?
Конечно, интернет сам по себе нейтрален. Кусок технологии. Инструмент. Значение ему придает не то, чем он является, но то, как он используется.
Как и пистолету.
Это классический пример того, как использование лозунгов ‒ особенно того типа, что основаны на системе убеждений, а не на логике, ‒ может отвлечь даже от самых жизненно важных проблем. Потому что, по правде говоря, любой член Национальной стрелковой ассоциации, который бы выступил за то, чтобы дети могли играть с оружием без присмотра, оказался бы в одиночестве, ибо его товарищи подвергли бы его остракизму, как безответственного или безумного человека. Даже у тех из нас, кто горячо спорит о контроле над оружием, хватает здравого смысла, чтобы объединить силы в этом важнейшем пункте.
Теперь для хищного педофила намного проще (и безопаснее) получить доступ к ребенку через Интернет, чем выуживать его с игровой площадки. Как я уже говорил, на мой взгляд, реальная опасность Сети для детей заключается в ее интерактивности.
Я не разрешил бы маленькому ребенку иметь неконтролируемый доступ к живому чату Интернете, так же как не позволял бы ему играть с моим магнумом 357.
Превращает ли это меня в … цензора? Думаю, это зависит от вашего определения. По настоящему, в отличие от служения педофилам, определению ‒ не делает.
Означает ли это, что если мы ограничим доступ к живому Интернет-чату, завтра мы начнем ограничивать доступ к книгам? Остерегайтесь такого рода «логического продолжения», любимого аргумента манипуляторов. NAMBLA, печально известная «Североамериканская ассоциация любителей мальчиков», например, представляет себя как организацию «геев», утверждая, что их желание заниматься сексом с мальчиками ставит их на край гомосексуального континуума. Затем они прибегают к лозунгу «Сначала они пришли за евреями», чтобы напугать геев и тем самым гарантировать их поддержку Ассоциации из убеждения, что если они этого не сделают, то будут следующими. Вот позиция NAMBLA…
«Наше движение сегодня акцентирует внимание на освобождении молодежи. Свобода неделима. Освобождение детей, любителей мальчиков и гомосексуалистов в целом, может происходить только как дополняющий аспект одной и той же мечты» (7).
((7) http://www.nambla.org (Сайт NAMBLA в настоящее время находится на http://www.nambla.de, с момента данного свидетельства некоторые материалы на сайте изменились.)
Я бы не стал оспаривать право NAMBLA на «свободу слова», когда они называют себя гомосексуалистами… или даже защитниками детей (еще один самоприсужденный титул). И я предполагаю, что они не будут спорить с моим мнением о том, что они не более «гомосексуальны», чем мужчины, которые насилуют маленькую девочку, «гетеросексуальны», и всё, что они в действительности «защищают» ‒ это растление малолетних.
Я хотел бы задать вам вопрос: Может ли явно несовершеннолетний ребенок ознакомиться в вашей библиотеке с фильмом с рейтингом «R»?
Если библиотеки собираются предоставить интерактивные возможности ‒ будь то «чат», мгновенные сообщения, сообщение по электронной почте или в любой другой форме, ‒ почему не требуется разрешение от родителя? Действительно, хотя я и против «фильтров», которые, как я считаю, являются недейственной мерой, ‒ я не вижу никакого конституционного права на чат, которое предоставляется государственными средствами.
Интернет может многое предложить в качестве инструмента исследования. Но «чат» ‒ это не исследование. И хотя это, безусловно, является формой «слова», вовлечение детей в сексуальное удовлетворение взрослого не является защищенной формой слова.
Родителям говорят: контролируйте свой домашний компьютер; убедитесь, что ваш ребенок не уязвим для хищников; будьте ответственны. Но то, что, когда мой ребенок посещает библиотеку без меня, тот же компьютер теперь «открыт», ‒ само собой разумеется. «Цензура» ли ‒ требовать, чтобы каждый несовершеннолетний пользователь, который хочет выйти онлайн, предъявил разрешение от своих родителей? «Цензура» ли ‒ маркировка «Только для взрослых» на некоторых компьютерах в библиотеке?
Действительно, на каком положении о «свободе слова» интерактивная киберсвязь гарантируется государственными средствами? Любого утверждающего, что отказ публичной библиотечной системы предоставлять бесплатную телефонную связь является «цензурой», пошлют подальше, как идиота. Но собственно слово «Интернет» само по себе стало лозунгом, который некоторые охраняют так неистово, что любое ограничение на его использование будет помазано тем же самым миром ‒ «цензурой».
Пора перестать играть со словарным запасом и задать прямые вопросы. Вот например: говорите ли вы американскому народу, что если они разрешают своим детям доступ в библиотеку, то они имплицитно дают свое согласие на доступ к этим детям педофилов? Я так не думаю. И я не думаю, что разумные превентивные меры ‒ это «цензура».
Власть называть вещи ‒ это власть контролировать людей. Все мы здесь, вероятно, согласны с тем, что цензура ‒ это неправильно. Но если мы позволим фанатикам или тем, у кого есть тайная личная выгода, определять, что такое «цензура», то мы будем защищать и поощрять не свободу слова… а растлителей детей.
Хотите верьте, хотите нет, эти замечания были сделаны без намерения устроить обструкцию. Я пришел сюда, как источник сведений, и я уверен, что был бы лучшим источником, если бы ответил на ваши вопросы, а не излагал, так что …
(Далее вопросы)
Нужны доказательства того, о чем свидетельствовал Эндрю Ваксс? Прочитайте «Пять лет дали человеку, который заманил девочку в ловушку через Интернет» http://www.guardian.co.uk/internetnews/story/0,7369,387675,00.html, из выпуска The Guardian от 25 октября 2000 года.
В 2008 году Американская психологическая ассоциация наконец-то поняла свидетельство Эндрю Ваксса 1998 года. Прочитайте «Стереотипы интернет-хищника, развеянные в новом исследовании» http://www.vachss.com/support/internet_predator.html, ‒ пресс-релиз АПА от 18 февраля 2008 года.
1 Comments Добавьте свой