Andrew Vachss: An Interview (A Matter of Crime)
Перевод: Святослав Альбирео
Впервые опубликовано в «Значение преступлений», выпуск 4.
Перед тем как Эндрю Ваксс опубликовал свой первый роман о субкультуре изнанки города, которая занята только выживанием, что стало предметом всех его книг, он успел поработать, помимо прочего, оперативником Службы общественного здравоохранения США, соцработником в отделении Нью-Йорка, специальным следователем в Биафре, в федеральном фонде спасения детей, в Фонде развития общин, исполнительным директором Проекта Медфилд- Норфолк Колония, директором отделения колонии строгого режима для несовершеннолетних и молодежи под эгидой Массачусетского департамента молодежных служб, аналитиком в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, в службе координирования по борьбе с преступностью, и, наконец, адвокатом, представляющим только детей, чем он и занимается последние двенадцать лет. Г-н Ваксс знает, о чем он пишет. Его три опубликованные романа – Поток (1985), Стрега (1987), и Грустная красавица (1988) – все о Берке, наемнике, который согласно своему отношению к жизни, разработал персональный кодекс, резко отличающийся от общепринятых норм поведения. Ваксс описывает мир Берка по-дерзки четко, неумолимо властно, в уникальной манере повествования.
АМОК: Как долго вы пишете?
Ваксс: Я не знаю, как честно ответить, действительно, не знаю.
АМОК: Может быть, мне следует перефразировать вопрос. Как долго вы пишете с целью публикации?
Ваксс: Я публиковался в так называемых литературных журналах еще в начале 1960-х годов, вел полемику в университетском журнале, при поддержке Вестерн Резерв, сейчас Кейс Вестерн Резерв. И единственные люди, у кого, я уверен, есть эти публикации, это моя мать и одна из моих бывших жен. Ваш шанс получить копию ограничен моей матерью.
АМОК: Это было похоже на то, что вы пишете сейчас?
Ваксс: Конечно, в том смысле, который вы имеете в виду. Я имею в виду это был насильственный, кровавый, ужасный, отвратительный материал.
АМОК: Это связано с вашим интересом к преступлениям? Жестокому обращению с детьми?
Ваксс: Я не думаю, что я когда-либо писал что-то, безотносительно к преступлениям. И так как это Америка, я считаю, что я писатель мейнстрима.
АМОК: Как это связано? Это пропаганда? Как, на ваш взгляд? Или это чтобы люди знали о том, что происходит?
Ваксс: Мне нравится думать об этом как о демистификации. Я не думаю, что это пропаганда, потому что, как и любой человек, который считает, что он нашел истину, я считаю, что если я открою ее вам, вы будете чувствовать так же, как я.
АМОК: Считаете ли вы, что ваши романы правдоподобны?
Ваксс: Что значит правдоподобны? Типа, имитация реальности?
АМОК: Да.
Ваксс: Нет.
АМОК: Что это тогда?
Ваксс: Я думаю, что это способ изображения действительности в контексте, более доступном для – за отсутствием лучшего термина – непрофессиональной аудитории. Есть вещи, которые если сказать группе людей, занятых в той же сфере, что и я, то они примут их, как само собой разумеющееся, как факт, но, когда я пишу «беллетристику», я должен прокладывать, ну, знаете, как жир на хорошем куске мяса, чтоб организм мог это усвоить. Если мои книги, действительно, хороши, я думаю, люди будут усваивать их целиком, а затем твердые куски будут искать выход, как картечь из кожи, через время, после выстрела.
АМОК: Дама в интервью с вами на National Public Radio, говоря о Стреге, назвала роман пропагандой фашизма. А репортер в журнале Нью-Йорк назвал вас «Рэмбо жестокого обращения с детьми». Вы описываете в своих книгах справедливость, которой нет в реальной жизни, поэтому и появляются такие обвинения?
Ваксс: Прежде всего, Рэмбо решает глобальные проблемы взрывчаткой, поэтому, он может изменить международное положение за пару часов. Я не думаю, что это хоть как-то напоминает то, о чем я пишу. Во-вторых, я вообще не понимаю, что люди имеют в виду, когда говорят, что такой справедливости не существует в реальности. Как будто люди никогда не разрешают конфликты с оружием. Такого рода рассуждения не имеют никакого смысла для меня. Я не понимаю, что фашистского в том, чтобы считать, что люди, которые охотятся на детей – большая угроза для нашей страны, чем ядерное оружие или коммунисты. Я не думаю, что такое отношение, такое восприятие, делает меня фашистом.
АМОК: Есть некая ирония в том, что адвокат, тот, кто работает в рамках жесткой структуры закона каждый день, пишет книги о персонаже, как Берк, который думает, что работать по закону глупо и неуместно.
Ваксс: Ну, не совсем так, но, безусловно, закон — это препятствие для той жизни, которую Берк решил вести. Берк – выживший. Это отличительная черта его характера. Берк не… я не хочу использовать слово обычный, но, он не как другие главные герои, ну, вы не услышите от него длинных философских тирад о природе или законодательстве, которые он хотел бы изменить. Если бы Берк жил в России, он работал бы на черном рынке. Он не тот, кто пытается изменить систему, но тот, кто считает, что система — это противник. Он не в силах разрушить ее, так что он использует своего рода психиатрическое джиу-джитсу – у системы больше силы, поэтому он пытается использовать ее вес и массу против нее же. Но он не думает об изменении системы, просто о том, чтоб обойти ее.
АМОК: Но он действительно пытается нести справедливость во имя системы.
Ваксс: Я не думаю, что это так. Я знаю, что это популярное мнение, но я не считаю, что оно правильное. Я думаю, вы приписываете Берку больше, чем он заслуживает. Берк религиозный человек. У него особый бог по имени Месть, вместо Иисуса Христа или Будды. Но я не вижу, где во всем, что я написал есть какая-либо концепция справедливости ради справедливости. Где вы видите это?
АМОК: Термин «месть» подразумевает справедливость.
Ваксс: Ну, только личную же. Не глобального характера. Я не хочу вмешиваться в то, как пишут другие, но не называя конкретных имен, в большинстве современных детективов главные герои, это те, кто делает хорошее дела, ради самого хорошего дела. Так выражается их стремление к справедливости. Они отказываются иметь дело с подлецами или работают не за деньги, ну, такого рода вещи. И разве Берк так поступает?
АМОК: Что заставляет его ввязываться тогда?
Ваксс: Угроза ему самому. Страна, за которую Берк сражается, весь его патриотизм, ограничивается пятнадцатью квадратными футами вокруг него. И те люди, что находятся внутри этих квадратов, это люди, которых он определяет, как своих близких из-за модели поведения, а не из-за генетики. И он это понимает. Потому что он развивается, опять же в отличие от других героев, он чуть-чуть другой в каждой следующей книге. Он понимает, что угроза для одного является угрозой для других. Так что не совсем понятно, кого Берк защищает – часть себя или других людей, которых он знает. Но это не какой-то воинствующий миссионер, который слышит о какой-нибудь плохой ситуации и говорит: «Ну, подпишите меня.»
АМОК: в «Бомбе, сделанной в аду», неопубликованном первом романе, отрывок из которого вы сможете прочитать после интервью, есть персонаж по имени Уэсли, который очень сильно напоминает Берка.
Ваксс: Я бы поспорил, что Уэсли и Берк похожи друг на друга.
АМОК: Они оба руководствуются своими законами.
Ваксс: И событиями.
АМОК: И событиями. Но их свое видение законов — это то качество, которое позволяет им достигать своих целей.
Ваксс: Да, но смотрите, Уэсли, тот, кем хотел бы быть Берк. И тот, кем он так и не стал. Именно в этом суть. В «Грустной красавице» Берк говорит о поклонении ледяному богу, о том, чтобы быть совершенным социопатом. Он старался изо всех сил, но это не сработало. Вы видели, чтобы Уэсли волновался о причинении вреда кому угодно, кроме себя? Я имею в виду, если вы заплатите Уэсли достаточно, он будет делать то, о чем вы договорились из чувства причудливого профессионализма, но не из-за какой-либо чести и этики. Его не волнует за какую работу он получил деньги, верно?
АМОК: Итак, вы говорите, что Берк не в состоянии достигнуть своего идеала.
Ваксс: Бог, которому он когда-то служил, никогда не жил у него в душе. Он думал, что, если бы он мог быть, как Уэсли, он был бы в безопасности, потому что это единственное, о чем Берк думает все время. Быть в безопасности. Видите ли, люди думают всего о двух вещах в жизни: первая — быть свободным, и другая — быть в безопасности. Если вы решили, что вы никогда не будете свободны, то вы думаете о том, как быть в безопасности внутри ловушки. Берк никогда не воспринимает себя свободным.
АМОК: Вы бы немного рассказали об обстоятельствах написания «Бомба, сделанная в аду»?
Ваксс: Это был действительно криминологический тезис под видом романа. Я думаю, вы согласитесь, что он предсказывает вещи, которые произойдут в преступном мире. Ну, я хотел показать и падение правительства в Гаити и эволюцию китайских молодежных банд в организованную преступность, как и случилось на самом деле. Но я также хотел показать, что монстры, которых мы все боимся, это не биогенетические мутации, а то, что мы сами создаем. И я хотел показать, очень общими, очень короткими мазками, без множества прилагательных, как происходит создание именно такого монстра. Если бы мне это хорошо удалось, я бы создал монстра, к которому люди что-то почувствовали.
АМОК: Когда был написан роман?
Ваксс: в 1973.
АМОК: Когда вы перечитывали роман, он вам все еще нравился?
Ваксс: Ну, меня радует, что я был прав в некоторых предсказаниях. Но написание, на самом деле, это всего две вещи, по крайней мере, для такого простого человека, как я, это искусство, и это навык. Искусство у вас или есть, или нет. А навык это процесс. Если бы я был вынужден опубликовать этот роман сегодня, я бы переписал его. Я не имею в виду, что я бы изменил его, но я бы переписал его так, что выразил бы лучше то, что было у меня в голове и на сердце в то время. Я хотел бы сделать его короче и острее. У меня была конкретная цель, когда я писал эту книгу. И я ее достиг, в той степени, в какой мне позволил навык. Я думаю, я достаточно эгоистичен, чтобы поверить, что я чему-то научился за эти годы. В 1973 году, когда я делал восемьсот вещей сразу, у меня не было преимущества какой-то критической обратной связи, редакционном комментарии, поддержки, ничего подобного.
АМОК: Однажды вы сказали, что вы не считаете себя писателем, потому что писатели, это люди, которые придумывают.
Ваксс: И это еще не все. Смотрите, возьмем писателя. Род Торп. Он может написать исторический роман, детектив, вестерн. Если вы позвоните Роду и скажете: «Слушай, я хочу, чтобы ты написал книгу о межзвездном космическом путешествии, и я хочу, чтоб она была правдоподобной», он сможет ее написать. Я думаю, что Дэвид Моррелл может такое сделать. Это люди, которые могут научить писать. Еще один пример — Марта Граймс. Я не могу научить никого, как это делать. Я думаю, что я умею играть только одну мелодию, правда, я могу играть ее чертовски хорошо. Но я считаю, что у писателя гораздо шире репертуар.
АМОК: Кто-то учил вас писать?
Ваксс: Я думаю, что если прочитать мои старые книги, единственный ответ, очевидно, нет.
АМОК: Я бы сказал, что, очевидно, да. Как-то вы этому научились. Где?
Ваксс: Я научился этому так же, как всему остальному – бей в стену, пока она не упадет. Или я.
АМОК: Никаких творческих курсов?
Ваксс: У меня был творческий курс, в, о Боже, я не знаю, 1961-ом.
АМОК: В Вестерн Резерв?
Ваксс: Ага. Я помню и своего учителя. Мак Сойер Хаммонд. Я брал у него мастер-классы. Когда я обсуждал свое будущее с моим методистом, и вопрос был в том, какое направление военной службы обеспечило бы мне самую большую возможность карьеры. Но единственное, что я делал всегда, на протяжении долгого, долгого времени — это писал. Так что я не могу сказать, что люди не поддержали меня или я не получил возможности, но я бы и не воспользовался бы ею.
АМОК: С тех пор, как вы стали профессиональным писателем, вы чувствовали поддержку или полезную помощь от издателей, с которыми вы работали?
Ваксс: Черт, каких издателей?
АМОК: Редакторов? Издательских домов?
Ваксс: Ну, я не знаю. Боб Готлиб был замечательный редактор. Трое, я о них уже говорил, Дэвид Моррелл, Род Торп, и Марта Граймс все читали мои книги и внесли предложения и как-то отреагировали на них. Хотя я не знаю, насколько справедливо говорить, что они помогли мне, потому что я был уже писателем. Я склонен думать, что все люди, которых я уже упоминал, так же бы отреагировали на мою книгу, неважно, изданную ли или нет.
AMOC: В каком состоянии детективная художественная и криминалистическая научная литература на сегодняшний день?
Ваксс: Научная литература сейчас в дивном состоянии, например, «Мудрый парень» Ника Пилегги и что-то типа, «Кровавое правосудие» Говарда Смида, прекрасные материалы, которые вы вероятно никогда не читали. Оксфорд Юниверсити Пресс. Речь шла о линчевании Мака Чарльза Паркера, я до сих пор думаю об этом деле. Но в то время как криминалистическая научная литература на высоте, все катится к чертям, и восстановление прошлых преступлений, становится модной сенсацией. Например, Чарльз Мэнсон подвиг на больше книг, чем Джон Леннон. Единственная книга о нем, которая, как я действительно думаю, хорошо написана, правда, с определенной точки зрения, но очень хорошо, это Семья Эда Сандерса. Это хорошая книга. Я не думаю, что «Кавардак» (книга Винсента Бульози о Чарльзе Мэнсоне) рассказал много о причинах преступлений. Она о том, как один парень в одиночку победил Чарльза Мэнсона. Я думаю, что лучшая криминальная публицистика, это короткий журналистский репортаж. Репортеры, я считаю, пишут лучшую криминальную публицистику.
АМОК: И где ее можно прочесть? В газетах?
Ваксс: В основном в газетах. Я не хочу забить Пилегги до смерти, но его работа в Нью-Йоркском журнале просто другого уровня, чем многое другое, что я читал. Но в основном, это газетные репортеры. Есть ребята, освещающие удары в Гэри, штат Индиана, или Чикаго, или Айове или Нью-Гемпшире, которые копают и находят что-то действительно значимое, и работают так, как могут работать репортеры, пока вы не увидите серию из трех-четырех репортажей о священниках-педофилах, как тот, который я только что прочитал, он очень хорошо написан. Или о торговле детьми, ну, о чем-то в этом роде. Я также думаю, что есть и огромное количество мусора среди криминальной публицистики. Я был в комитете награждения за публицистическую криминальную прозу «Эдгар» в 1986 году. Многие из книг, представленных там, были, как мы это называем – тяп-ляп работа. Они просто взяли целую кучу газет, и собрали из них чтиво. Я действительно не считаю, что качественная картинка, это нарисовать череп, обтянутый кожей. Так как эта практика становится все шире, я думаю, что мы будем видеть все меньше людей, рассказывающих свою собственную историю. Я мог бы обойтись без истории жизни Джека Генри Эббота, как он ее рассказал. Но собственная история Кэрил Чессман оказала глубокое влияние на меня, когда я был ребенком. Так сделал Хейвуд Паттерсон, хотя он был осужденный, а не преступник. То же относится к Карлу Панцраму, который был острее тех обоих.
АМОК: Как насчет художественной литературы?
Ваксс: Без комментариев. Я даже не знаю, что сказать о современных детективах. Если бы вы спросили меня какие детективы меня впечатлили, я бы не стал говорить о 1988-ом.
АМОК: А о каком?
Ваксс: Я не так силен в истории, но мне нравится Пол Кейн.
АМОК: Тридцатые годы.
Ваксс: Дэшел Хэммет. Я не поклонник Чандлера, хотя все думают, что я должен бы им быть. Но я восхищаюсь его работой, особенно рассказами. Я совершенно не люблю Росса Макдональда, хотя людям кажется, что он должен бы мне нравиться. Джим Томпсон. Гудис. Альтер. Ранние Виллфорд и Леонард и Джон Ди. Я думаю, что эти ребята умели писать. Но я думаю, что они пишут скорее, как Бальзак, чем так, как бы им самим хотелось, в форме пафосной наивности, которая сегодня уходит. Я думаю, что они были больше похожи на наблюдателей за социумом, чем писателями. Они писали о том, что было, что они видели. Это как раз мне по вкусу. Это так называемые реалисты, я бы сказал. Я не сел бы за один стол с людьми, которые пишут вещи, которые однозначно неправдоподобны.
АМОК: То есть, вам кажется, что эти люди воспитывают неверные представления.
Ваксс: Вот почему я не писатель. Я думаю, что люди, которые используют жестокое обращение с детьми в качестве сюжета, оказывают плохую услугу и, таким образом, оказывают помощь, работают на руку врагу. Я думаю, что литература про демонических детей действительно помогает и утешает моих врагов. Помните ли вы книгу под названием «Плохое семя»? Все о ней знают, но никто не знаком с книгами о Мэри Белл, не так ли? Мэри Белл, девятилетняя девочка, которая убила несколько человек, по-видимому, для удовольствия. Книги, которые предназначены, чтобы разгадать ее и понять ее никто не читает, и это суть истинное преступление. И все же мы получаем «Плохое семя», которая, конечно же, блестяще написана, но как только вы начинаете принимать теорию биогенетической мутации, как причину преступлений, вы становитесь пропагандистом фашизма.
Я думаю, что причина, почему я так сильно реагирую на такого рода заявления о моей работе в том, что я считаю, что мой материал как раз антифашистский. Мои книги говорят, что человеческое состояние создается, а фашисты, конечно, считают, как раз наоборот. Фашисты считают, что если вы родились черным, или вы родились евреем, или вы родились, я не знаю, черт возьми, умственно отсталым, то вы будете вести себя предопределено этой генетической форме, и заслуживаете того, чтобы с вами обращались определенным образом. Мои книги утверждают, что монстры, которые пугают нас имеют историю развития. И это не имеет отношения к генетике. Я думаю, что чем больше вы придерживаетесь теории о влиянии среды на человеческое состояние, тем меньшим фашистом вы являетесь. Я думаю, что люди, которые говорят, что мой материал — это пропаганда фашизма, это люди, которые думают, что у меня нет достаточно либерального представления о педофилах. Я, честно говоря, не вижу, где хищники могут иметь право на либеральный взгляд. Мне пришло в голову, что на самом деле это и есть источник моего гнева. Это не значит, что я просто отвергаю критику, говоря, что я не фашист и что всякий, кто упорствует в этой точке зрения должен быть расстрелян. То, что я хочу сказать, это: если у вас есть хоть зерно интеллекта, вы поймете, что моя работа противоположна фашизму.
Кстати, я не вижу, где количество трупов в моих книгах может наводить на сравнение с Рембо. Я не вижу Берка как любителя высокий технологий. Я не вижу его как особо искусного в рукопашном бою. Берк, определенно, такой человек, чтобы убить кого-то в спину, не думая дважды. Он не вызывает людей на дуэль.
АМОК: Морти в «Грустной красавце»?
Ваксс: Ну, это была не совсем дуэль, не так ли? Берк намеревался подкрасться к нему с корзиной полной одноразовых бутылок и взорвать его. Так вы видите вызов на дуэль?
АМОК: Очевидно, что вы довольно сильно беспокоитесь за ваших персонажей и целостность ваших книг. Вы продавали права на экранизацию?
Ваксс: Пресса много об этом писала, но я никогда этого не говорил.
АМОК: Вы планируете продать права на экранизацию романов о Берке?
Ваксс: Я хотел бы рассмотреть такое предложение. У меня было больше предложений, чем у вас дней рождения. Но я хотел бы рассмотреть его только на определенных условиях. А деньги, это не проблема. Возьмем проблему, с которой я столкнулся с «Потоком». Я должен был показать Снафф- фильм – не ссылаясь на него, но как-то его показать, и нужно это было сделать пристойно, без порнографии, как я думал. Это как по чертовому канату ходить. Я описываю грязь в своих книгах. И все-таки я должен делать это так, чтобы читателя тошнило от этого, а не возбуждало. Верно? Я не на сто процентов убежден, и, пожалуйста, поймите, что это сарказм, но Голливуд способен сделать так или даже попытается это сделать.
АМОК: Страх в том, что они возьмут ваши книги и превратят их в полную противоположность тому, чем они являются?
Ваксс: Если бы вы сперва прочитали книгу Дэвида Морелла «Первая кровь», а затем посмотрели «Рэмбо», вы бы сказали, что, черт возьми, здесь происходит, это же совсем другое. Моррелл хороший пример. Парень по-своему одержим жестоким обращением с детьми. Армия становится отцом Рэмбо, своего отца у него не было. Он слепо слушается приказов. В других книгах Моррелл всегда говорит о детских домах и приемных семьях и брошенных людях. Когда они снимают кино, особенно когда у них есть актеры, которые не склонны к диалогу, у них получается совсем другая версия. Я не критикую, нет. Я, по крайней мере, надеюсь, что это сделало Дэвида богатым. Я не могу так рисковать. Если вы написали книгу и Голливуд напортачил и превратил это во что-то другое, вы можете написать еще одну книгу про других персонажей, да? Вы просто отказались от этой идеи и взяли бы другую, чтобы выразить себя, как писатель, да? У меня только один набор главных героев. Если Голливуд захватит общественность, у меня нет шансов. Независимо от того, сколько книг я продам, я никогда не охвачу столько людей, сколько посмотрит кино, даже если оно провалится, верно? Я не хочу потом пытаться вернуться к той же аудитории с теми же героями и объясняться. Если бы я мог быть уверен, что единственные люди, которые пойдут в кино будут те, кто не умеют читать внимательно, и им просто все равно, что написано, то я гораздо меньше бы беспокоился об этом. Но у меня нет какой-либо такой демографической информации, доступной для меня. Мой адвокат клянется мне, что рано или поздно кто-то придет, кто-то, кто пойдет на все необходимые уступки. На сегодняшний день некие люди сделали свое предложение. Они сказали, что на все согласны. Проблема заключается в том, как перевести это на такой язык, чтобы это можно было снять.
АМОК: Как вы видите свою карьеру дальше? Будут еще романы про Берка?
Ваксс: Это зависит от того, будут ли его покупать.
АМОК: Если предположить, что многие люди купят вашу книгу, действительно ли Берк ваш единственный герой? Я не верю в это.
Ваксс: Ну, мой единственный герой из серии.
АМОК: И что, Берк действительно ваш единственный тип персонажа? Я и в это не верю.
Ваксс: Некоторые из персонажей книги сильно отличаются от Берка, не так ли? Я не мог написать роман о яппи психологе или парне, который был бы фермером. Я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как бы я поставил себя на их место.
АМОК: Вы бы написали еще один роман про Берка, если бы вы знали, что он не будет опубликован?
Ваксс: Да и прошлые никто не собирался публиковать. Черт, я написал первый роман Берк без понятия, что он будет опубликован. К тому же я не претендую быть экспертом по изданию книг, но я знаю, вот что: если следующая книга будет полным провалом, абсолютно полным, кто-нибудь купит еще одну книгу. Может быть, не тот же издатель и, конечно, не по той же цене, но я думаю, что у меня есть достаточное количество читателей, основываясь на продажах и ценах, которые издатели мне платят, и письмах, которые я получаю, и все это дерьмо, что у меня будет еще один поворот колеса фортуны, что бы ни случилось. Я, конечно, думаю, что «Грустная красавица» моя лучшая книга. Но если общественное мнение в том, что это моя худшая книга, и никто не должен читать этот мусор, я все равно думаю, что у меня будет еще один выстрел. Я могу ошибаться.
АМОК: На самом деле, история издательского дела показывает, что вы, вероятно, имеете право на двадцать выстрелов, даже если потерпите неудачу.
Ваксс: Я озадачен почему некоторых продолжают печатать. С другой стороны, нет способа предсказать, что сделает общественность. Я думаю, что это кумулятивный процесс. Марта Граймс написала, сколько там, десять книг, двенадцать. Книги были всегда, и некоторые, как я знаю, продавались прилично. Судя по всему, у нее было полторы тысячи читателей первой книги, и они рассказали о ней друзьям. И у второй книги было уже 4000 читателей, и так далее. Без использования рекламной кампании или обмана, или еще чего-нибудь, просто так накапливались читатели, и ее последняя книга стала бестселлером, как только попала на полки. Я думаю, такого не может случиться, если вы нечестны с людьми, с теми, кто читает ваши книги, с теми, кто достаточно хорош, чтобы дать вам еще шанс. Я думаю, что так случается, когда люди долго и усердно борются за то, чтобы хорошо писать, и тогда они могут достигнуть цели. Но это может быть и проблемой. Деньги, признание, наконец. У вас есть и дальнейшие творческие планы… но вдруг вы оказываетесь в каком-то чертовом месте, и понимаете, что не хотите тут находиться. И тогда вы начинаете что-то менять. Я сильно забочусь о том, чтобы писать лучше с каждым разом. Чтобы не начать халтурить.
АМОК: Вас задевает критика ваших книг?
Ваксс: Мой ответ на большинство так называемой критики всегда был – да кого это ебет? Почему я должен беспокоиться, если какой-то гений пишет мне враждебное письмо и не подписывается, когда буквальное соотношение писем это сто к одному, где сто человек говорят, что моя работа изменила их жизнь, и кто говорит мне продолжать рассказывать правду, потому что они знают, что это правда, и потому, что они знают, что люди должны услышать это? Но слово «критика» — это проблема для меня. Я не только против критики, настоящей, я требую ее. Но я не уверен, что рецензии на книги являются «критикой» в том смысле, в каком я использую этот термин. Тот, кто решил, что я линчеватель или фашист тоже критик, верно? Похоже, некоторые обозреватели обеспокоены тем, о чем я пишу, больше, чем тем, как это написано. Что меня убивает, это то, что иногда люди читают о чем-то, считают, что поняли замысел и думают, что могут критиковать мои книги. Я помню, один рецензент писал, что он не понимает, как я мог так облажаться после такой большой книги, как «Поток», потому что сексуальные сцены в «Стреге» были сильно «ледяные». Что ж, в том и был смысл. Секс не всегда отдает теплом.
АМОК: Были ли какие-либо обзоры ваших книг справедливыми и разумными?
Ваксс: Я думаю, что большинство обзоров не были справедливыми.
АМОК: В каком смысле несправедливыми?
Ваксс: Потому что я не уверен, что они читают, то, на что пишут обзор. Многие обозреватели, и я думаю, что это очень важно, многие обозреватели не квалифицированы, чтобы быть критиками. Я столкнулся с этим в комитете «Эдгара». Скажем, на конкурсе только две книги, например, моя и Агаты Кристи. Я не знаю, сказали бы большинство рецензентов, что Агата Кристи гораздо лучший писатель, чем Эндрю Ваксс. Я не говорю, что они не сказали бы так, но я не думаю, что они обязательно сказали бы это по адекватным причинам. Я думаю, что обозреватели, будучи людьми, часто опираются на свои личные вкусы больше, чем на критический анализ работы. Если люди говорят, что я пишу «мясницкое слэш-порно», они не просто некорректно упрощают, это также значит, что они не любят такие книги, как мои. И это не справедливо, если они не могут посмотреть с объективной точки зрения. Справедливые критики это те, кто, по крайней мере, старались понять, что я пытаюсь сделать. Большинство людей пишут «Это интересно», «Это захватывающе», «Динамично». Вот такое дерьмо оставьте у себя на компьютере.
Это аксиома, что критики не могут быть правы, так как они не могут договориться между собой. Без универсальности, без каких-либо критериев, объективных, чтобы судить, что хорошо и что плохо, как можно говорить о справедливом обзоре? Справедливый разбор в суде, потому что я получаю измеримый результат. Я бываю недоволен этим результатом, и вот почему Бог создал апелляционные суды. Вы не можете подать апелляцию на отзыв, если Вы не хотите попасть в эту дурацкую ерунду с переходом на личности. Я вижу, как авторы пишут письма рецензентам, жалуются на необъективный обзор, который на самом деле, просто дело личного вкуса. Это просто угнетает меня. Я не могу на это смотреть. Некоторые из этих обзоров были просто гиперболой. Просто бредом. Я не готов сказать, что такие отзывы были более справедливыми, чем те, кто держал мои книги в руках. Люди, которые читают книги и говорят, что, например, Мишель трансвестит, это люди, которые не читали книгу. Или люди, которые говорят, что Макс гигант, когда в книге нет абсолютно никаких признаков того, что он гигант, или люди, которые думают, что Пэнси немецкая овчарка, все это люди, которые не читали эти чертовы книги. И некоторые из этих обзоров явно были написаны до того, как рецензент прочитал книгу. Те, конечно, отвратительны. Обратная же сторона, то, что критика, истинная критика, это то, на чем мы учимся и на чем мы оттачиваем свои навыки, то с помощью чего мы развиваемся.
АМОК: Несмотря на влияние рецензентов, не существует общих критериев квалификации для того, чтобы быть критиком, кроме как быть в состоянии сложить слова вместе, чтобы получилось связное предложение, и то, это в лучших изданиях. Вот и все.
Ваксс: Иногда даже и этого не нужно, верно? Для меня обзор, это не анонс сюжета. И обзор, это не рейтинг фильма, где вы говорите – есть там секс или насилие, или что-то еще. То, чем являются большинство обзоров не является обзором. Я думаю, что обзоры сами по себе имеют место быть, но есть этическая проблема. Меня попросили быть книжным обозревателем для крупной газеты, то есть сделать обзор на одну книгу, и я был очень польщен. Но я сказал человеку, который звонил мне, что я прочитал книгу, и что мне не понравилось, и что я особенно предвзят против такого рода книг. Он думал, что я человек, который может сделать обзор, потому что книга из моей области познаний. Но я предубежден против тех людей, которые пытаются писать о жестоком обращении с детьми, когда их знания ограничиваются новостными вырезками, и когда они не хотят проделывать тяжелую работу. Жестокое обращение с детьми в качестве сюжета раздражает меня. Я сказал ему об этом. Я сказал, что нет никакого смысла в том, чтобы я писал обзор. Он немного опешил. Через некоторое время он сказал, что если так, то не будем этого делать. Но я чувствую себя плохо из-за того, что они никогда не звонили мне с тех пор. Очевидно, что я хотел бы получить шанс, написать обзор, но я хотел бы написать его так, чтоб я мог, по крайней мере, провести критический анализ, чтоб человек мог прочитать его и сказать, о, дайте-ка я сделаю работу лучше. Я жду рецензента, который бы написал, что действительно нужно сделать Вакссу, чтоб делать лучше то, что он делает, немного больше о том, немного меньше об этом, но я не думаю, что дождусь. О таком вам может сказать редактор, если вам повезет. Мне повезло.