флешмоб
Так, флешмобик у нас значит, люблю когда меня в них зовут. Позвала меня Женя. Так, фм #поющиекниги
Тащите отрывки из книг, говорят, где у вас герои поют.
У меня, оказывается, поют чаще, чем мне казалось)) потому что ну поют, да поют. А они оказывается часто это делают. Даже в научной фантастике поют, представляете? А серьезные люди с виду. 0_0
Отдельными постами выложу, наверное, сегодня, завтра и послезавтра))
Во флешмоб звать не буду, потому что на мои фм что-то редко откликаются, а кому понравится звать в пустоту? Но кто впишется – всех с радостью почитаю)) только маякните.
Штош. Поют у меня навскидку в трех книгах.
В “Лишние пазлы.Туда, где ждут” (штрих к портрету героя, подтвердить типаж), в “Я здесь” (сюжетообразующее), ну и в “#Безднище” заливается, конечно, мой аверче, там все про него, а он поет. Для меня, конечно, лучше всех. Ну, потому что он же под меня поет))
– Sing! Sing![1] – опьяненно кричат мимо проходящие немцы.
День солнечный. Аверче улыбается мне, я сижу так, что ему меня видно боковым зрением.
– Что они кричат? – спрашивает Асен.
– Пой, – перевожу я.
Он качает головой. Он очень хорошо играет, но этого никто не замечает, как я и сказал, обычно, потому что люди видят только Марияна, подходят жать руку Марияну, благодарят Марияна, задают вопросы Марияну. Хотят коснуться красоты. А Мариян привык. Привык к так нужному всем восхищению. Привык настолько, что перестал его ценить.
Я сначала очень удивлялся, там, откуда мы с ним родом, нам вбивают в голову законы жизни, нас учат быть благодарными, нас учат не отталкивать протянутую руку и протягивать ее самим упавшему, нас учат ценить отданное нам внимание, и, уж тем более, восхищение. И вот я смотрел на то, как Мариян ведет себя с людьми и думал – да что ж ты кралица у меня такой! Долго удивлялся. А потом понял, уже после Мюнхена понял. Я всю жизнь на каждом углу орал потоком восхищения, что он самый красивый. И весь мусор налип, желая присосаться к самому потоку. Мол, если они будут рядом, и им, может, достанется, или просто будет вкусно. Потому что всю вечность мой аверче не был нужен никому, кроме меня. А тут вдруг внезапно сдался всем, фурорная цаца. Хотя, конечно, как человек, со всеми недостатками, сомнениями, страхами и неудачами, он все так же нужен только мне. Обращайте внимание, если кто-то вдруг начинает нравиться всем, это значит, у него есть кто-то, кому он нужен искренне, а всем остальным уже нравится сама чья-то любовь к нему. Потому что мы очень любим восхищение и хотим любым способом иметь к нему отношение.
– Спой что-нибудь, – цежу я, не переставая улыбаться.
Он кивает и начинает почему-то «Bella ciao[2]». Я изумляюсь, я не знал, что ребята знали эту песню. Я одобрительно киваю и улыбаюсь. Ну конечно, как и следовало ожидать, текста аверче не знает. Он поет только припев, но мелодию они играть умеют, и немцы собираются, начинают подпевать, кто-то знает текст, толпа поет, кто-то танцует. Видеть антифашистскую радость в центре Мюнхена, танцующие пары напротив Фельдхернхалле[3], очень приятно. Помня страшные и точные слова Ильи Эренбурга[4], всегда радостно видеть торжество жизни.
Есть песня Ярослава Евдокимова «Майский вальс», головокружительный королевский голос, слова Михаила Ясеня. Автор слов был там, в Вене сорок пятого года, поэтому, когда слушаешь песню, прекрасно представляешь, как это было. И вот сейчас, в Мюнхене, под «Прощай, красавица», я видел май сорок пятого наяву.
Конечно, мы умеем удерживать какое угодно настроение, и я, и он. Иногда мы шлем к чертям эту игру в кафе «Элефант[5]», воруя мгновения нашей радости у физической вселенной. Мариян смотрит на меня, улыбается, перестает, как заведенный, повторять «Bella ciao» и разливается тоже антифашистской, только болгарской, песней «Никола»[6]. Немцы, словно понимают, что идея песни та же, они улыбаются, продолжают танцевать. Кто-то вытирает слезы. После песни все хлопают. К нему подходят, что-то говорят, он отвечает на английском. Кто-то переходит на английский. Кто-то отходит ко мне, я улыбаюсь, поясняю и отвечаю на немецком. Немцы радуются, задают вопросы мне. Мы смеемся. Мариян, периодически, настороженно и зло смотрит в мою сторону.
Подходит немка, начинает говорить на русском. С приятным акцентом, видно, что она давно не говорила на нем, но говорит она хорошо. Мариян тоже переходит на русский. Он удивляется, откуда она так хорошо знает язык. Она из Восточной Германии. Была на практике в Москве, учила русский в Университете. Много лет сейчас живет в Мюнхене, у нее богатый муж. Она с тоской рассказывает нам, как было хорошо в Восточной Германии, был смысл, говорит она, была дружба, была надежда на то, что не будет вражды.
– А сейчас все ненастоящее и жить незачем, – махает она рукой. – Но будем жить, может и доживем, а?
– Обязательно доживем, вечность большая, – говорю я на немецком.
Она смеется, жмет мне руку, покупает диск.
У нас нет такой культуры, за сто лет человеческой жизни, из людей, которые стоят дальше всего от обезьяны, вытравили желание унижать другого. В юном СССР появились таблички: не оскорбляйте работника общепита чаевыми. Мне стыдно подавать уличным музыкантам. Мне стыдно оставлять чаевые официантам. Я понимаю, я все понимаю, что стыдно должно быть не мне и не тому, кому я подаю, стыдно должно быть правительствам, под управлением которых люди вынуждены рассчитывать на подаяние. Я понимаю, что при капитализме это считается нормальным, унижать человека подаянием. Я с ужасом смотрел, как люди учат своих детей, едва те научились ходить, подавать. Мне стыдно не за себя, конечно, мне стыдно унижать человека. Я бы не хотел получать подачку за свой труд. Я хотел бы получать за него оплату. Поэтому, конечно, я не подавал Марияну. Я позвал его обратно к себе в жизнь и сказал, что он может пользоваться всем, что у меня есть.
Когда она уходит, Мариян пораженно смотрит на меня.
– Какие люди… откуда такие люди? Это же совсем другие люди, совсем другие. Они как будто сделаны по-другому.
– Это красный ген, – говорю я. – Такие люди дальше всего ушли в эволюционном развитии от обезьян к Человеку.
– Почему они такие? Как они тут такие получились? – продолжил знакомо восхищенно улыбаться Мариян. Это наше с ним радостное удивление, когда нам встречается человек с искрой Человека.
На этом наш момент кончается. Его глаза гаснут. «Не уходи…» – я отворачиваюсь, чтобы он не услышал. Потому что он тогда не сможет уйти.
На коллаже сам Фельдхернхалле, и место напротив, где мы играли)) и сам певец))
[1]Пой (нем.)
[2]Народная итальянская песня, исполнявшаяся участниками движения Сопротивления в Моденских горах во время Второй мировой войны и получившая широкую мировую известность в конце 1940-х годов.
[3]Зал баварских полководцев. Фельдхернхалле нес значительную смысловую нагрузку при национал-социализме.
[4]Но среди пятидесяти миллионов жертв второй мировой войны нет одной — фашизма. Он пережил май 1945 года, поболел, похандрил, но выжил.
В годы войны я повторял изо дня в день: мы должны прийти в Германию, чтобы уничтожить фашизм. Я боялся, что все жертвы, подвиг советского народа, отвага партизан Польши, Югославии, Франции, горе и гордость Лондона, печи Освенцима, реки крови — все это может остаться бенгальским огнем победы, эпизодом истории, если снова возьмет верх низкая, нечистая политика.
Я писал в 1944 году: «Французский писатель Жорж Бернанос, воинствующий католик, с негодованием отвергая попытки некоторых демократов заступиться за фашизм, пишет «Ля марсейез»: «До войны значительная часть общественного мнения в Англии, в Америке, во Франции оправдывала, поддерживала, восхваляла фашизм. Я повторяю — не только допускала фашизм, но ему способствовала в надежде, скажу глупой, контролировать эту чуму, использовать ее против своих соперников и конкурентов… Мюнхен не был просто глупостью. Мюнхен был подлой развязкой спекулянтской затеи…» К сожалению, и поныне имеются люди, которые хотят сохранить заразу «про запас», только несколько разбавив бульон, в котором разводятся чумные бактерии… Мы должны помнить: фашизм родился от жадности и тупости одних, от коварства и трусости других. Если человечество хочет покончить с кровавым кошмаром этих лет, то оно должно покончить с фашизмом. Если фашизм оставят где-нибудь на развод, то через десять или двадцать лет снова прольются реки крови… Фашизм — страшная раковая опухоль, ее нельзя лечить на минеральных водах, ее нужно удалить. Я не верю в доброе сердце людей, которые плачут над палачами, эти мнимые добряки готовят смерть миллионам невинных».
Илья Эренбург.
«Люди, годы, жизнь»
[5]Трогательная сцена любви из фильма 17 мгновений весны, когда советский разведчик, под прикрытием – Штирлиц встречается со своей женой, им нельзя приближаться друг к другу, нельзя разговаривать, можно только смотреть друг на друга. Они не виделись очень много лет.
[6]Никола Костадинов Парапунов – член болгарской коммунистической партии, партизанский командир, деятель антифашистского движения.
#Безднищу можно прочитать здесь: https://albireo-mkg.com/product/bottomless
