Я участвую во флешмобе Книжная осень в голубом. Нужно прочитать за осень книгу в голубой обложке. Я читал Глухарчето (Одуванчик) Благи Димитровой.
Где твои крылья, которые нравились мне.
Это не она писала. Как и продолжение “Убить пересмешника” писала не Харпер Ли.
Это последний роман Благи Димитровой. Ну, я так и подумал сразу. Писала она его за 7 лет до смерти, в 73 года. Не, плохое начало. Эта великая женщина не заслуживает такого начала.
Как и не заслуживает того, что ее оболгали антикоммунисты, таща в свою плесневелую невежественную клоаку.
Давайте сначала я про всякие теории заговора лучше продолжу.
В детстве у меня была любимая писательница Энид Блайтон. Мне ужасно нравилась ее Пятерка тайноискателей, но эта тетка почему-то больше любила писать про Великолепную пятерку, а этот цикл был сильно скучнее. Я, кстати, потом искал, что, может, про Тайноискателей не все переведено просто. Но нет, у нас все переведено. Так вот. А потом вышли ее книги про Тайную семерку. И я вот просто впал в какой-то шок. Это же просто бред. Словно кто-то писал за нее. Словно она умерла, а редакторы нашли ее черновики и просто их издали. Я пошел читать ее биографию, да нет, про семерку даже в те же годы было написано, когда и про тайноискателей. Но почему один цикл отличный, второй ну, просто мне не очень, но написан-то он очень хорошо, а вот этот, про семерку, просто какой-то бездарный бред, как будто успешные женщины с литплощадок писали.
Потом у меня (и по комментариям судя, не только у меня) случилось еще большее горе, Людмила Матвеева, которая написала гениальные Прогульщик, Мы в 5 классе, Продленка, Я дарю тебе велосипед, Ступеньки нагретые солнцем, написала в 90е еще несколько книг. Совершенно бредовых. Интересно, что я встречал в сети такое же мнение, мол, она из ума, что ли, выжила? У меня такое же было, кстати, чувство, что писательница наглухо поехала головой. Ну, потому что нельзя же знать, что 2х2=4, а потом в расчетах использовать, то пять, то семь, то апельсин. Я подумал, что, может, это писала не она, что, может, она просто продала права и за нее стали писать литературные призраки?
Потом вышел совершенно идиотский роман моего любимого писателя Сидни Шелдона, Боишься ли ты темноты. После долгого молчания. Написанный строго в стиле его бездарной доченьки Мэри Шелдон. Ну, тут вроде как понятно, старенький папка решил выпустить книжку доченьки под своим именем.
Кстати, когда анонсировали продолжение Убить пересмешника (помните этот скандал?) я вспомнил все эти травмы и мы даже с Шамилем Идиатуллиным говорили об этом, что я прям сильно боюсь, потому что вот такое было с Шелдоном. А тут вот тоже экономка Харпер Ли ее вдохновила, типа, черновики старые нашли, какие черновики, издательства сто лет подряд уговаривали Ли написать если не продолжение Пересмешника, то хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь еще книгу, на что вредная бабулька отвечала: я сказала все, что хотела. Я тогда предположил, не напишет ли это продолжение экономка, а Ли просто свое имя поставит? Шамиль сказал, что от Шелдона можно такого ожидать, а Харпер Ли я верю. Ну, как бы хотелось бы. Мне бы тоже хотелось бы. Верить. Но, как мы теперь все знаем, не получилось, не срослось. Харпер Ли не писала продолжение. Про скандал вы можете погуглить, но там вышло очень показательно. И я, как и Шамиль, тоже очень хочу верить Ли и мне думается, может, устроив этот скандал, эта крутая бабулька решила посмотреть – а есть ли надежда у мира, а поймут ли, а не примут ли они, а выберут ли они имя или все-таки они любили ее всю жизнь за идею? Может, раскупленный тираж еще до выхода книги, и потом объявления книжных магазинов: “если вы хотите вернуть ЭТО, приносите, мы все понимаем вернем вам деньги” стал триуфмом Ли. Она умерла через неделю после скандала. Просто умерла. Не приступ, ничего. Посмотрела, что у мира есть надежда и ушла. Мне хочется верить в это. Потому что это логично для женщины, которая написала Убить пересмешника.
Но самый важный случай был с моим любимым писателем Николаем Леоновым. За которого сейчас штампует бездарные тленки некий Алексей Макеев. Так вот, Макеев, походу, начал влезать в черновики Леонова еще при его жизни, видимо, когда Леонов уже болел. А видно. Ну, потому что Макеев тупой, а Леонов умный. Прямо кусками видно, где влезал в последних книгах этот дурачок. Ну потому что Леонов шарил, понимал, он тонкий психологичный интеллектуал, а Макеев пафосный мейнстримовый идиот.
Вот.
Я не знаю, болела ли уже в 1996 Блага, но выглядит, что Глухарчето (Одуванчик) это не ее роман. Возможно, это ее черновик. Но не ее роман. Если бы эту книгу написал Георгий Господинов, Орхан Памук, Умберто Эко или какой-нибудь другой распиаренный букеровец-нобелевец вопросов бы не было. Обычная современная (пост-советская) книжка, ни про что. Как все эти награжденные популярные пустышки.
Психологизм – днище, вопросики по логике повествования, литературный стиль тоже хроменький (например, повторы целых абзацев, нет, без акцента, что так нужно, словно автор забыла, что уже это писала и вставила снова). И это та женщина, у которой в Отклонении ни одного лишнего слова?
В аннотации нам обещали фракийские тайны и любовь. Но там ничего про фракийские тайны, ну, кроме предложения: если бы мы разгадали фракийские тайны, зарытые в их могилах, может бы все было сейчас иначе. Да и про любовь, так скажем, тоже там ничего.
Если бы я прочитал эту книгу Благи первой, то я бы пожал плечами и не открыл для себя этого автора, потому что ну такоэ. Можно было не читать, можно было не писать. Реально. Ничего из этой книги нельзя вынести. Ну ничего. Ни боли, ни любви, ни духа времени.
Ах да. Дух времени. Книга написана в 89-96. В 89 в Болгарии произошел беляцкий переворот, ну как у нас в 91. Ну, то есть людей-то самих можно, если что, понять. Действительно, все эти контркоммунистические ублюдочные действия партийных бонз с запретами Битлз, джинсов, глушением бибиси и влезаний в постель к людям не могло закончиться хорошо (но история ничему не учит идиотов, и, например, РФ сейчас снова идет на ту же изоляцию от мира. Ребзя, люди обязательно вас скинут. Ну потому что такое долго терпеть не будут, это не пригодная модель жизни. Если в то время это какое-то время терпели, так только потому, что были очень серьезные социальные гарантии. Вы их обеспечить сейчас не можете. Поэтому взяли худшее – запреты того времени, а социальную незащищенность капитализма и феодализма). Ну я понимаю, что во времена перестройки люди тоже ждали Свободу. А он не пришел. Но ведь дух-то времени должен быть передан, вот этот Ветер перемен и все вот это вот. Но, обычно, что-то во всех книгах того времени нет этого пьянящего чувства Свободы. Вот, а тут даже я понять не могу, какой год-то, вроде всех кошмарит кгб, обыски, конфискации, глушилки, ну понятно, вроде железный занавес. При этом по Болгарии свободно расхаживают американцы, которые просто заходят в гости к художнику-маргиналу-диссиденту, без всяких кураторов кгб. И люди рассуждают, мол, ах, сейчас же становится так трудно найти работу, как же не воспользоваться связями родителей, особенно сейчас (речь не о синекуре шла). Но ведь во время соц-режима не сложно было найти работу, даже больше же скажу, нельзя было ее не найти. Тогда это после 89го? Короче, если до, то почему люди рассуждают, что теперь как-то все ухудшается как будто рыночек порешал, а если после, то почему обыски и конфискации?
Уж насколько сильные Отклонение, Страшный суд, Лавина и Путешествие к себе, настолько какая-то смутная белибердень.
Ну, словно не она писала. Стиль не ее и глубина не ее.
Напишу тут тоже, я часто это упоминаю, но тут надо. Есть такой мемасик, мол, в 30х расстреляли студентиков, зато пломбир был вкусный. А я все удивляюсь, что ну вот с 90х перестали метафорически расстреливать студентиков, где пломбир? Ну это какая-то прямая связь? Почему у вас не получается вкусный пломбир без страха расстрелов? Не, многие снежинки говорят, что тогда был невкусный пломбир (бедные, некоторые даже пломбир прощелкали), а вот сейчас мороженое вкусное. Ну это, как говорится, кому и кобыла невеста. Вопрос-то в том, что ну ладно, вот сейчас мороженое всякое, где в этом всяком, нам, людям, которым нравится тот пломбир достать его? Ну, почему его реально нет?
Зачем я это упомянул. Диссиденты, которые выступали против запретительного режима в соцстроях, конечно, поступали правильно. Не в действиях, а в идее. Те запреты были антикоммунистичны и античеловечны. Но вот у этих людей в бестолковке над шеей ничего не блямкает, почему, в запрещающем искусство (по утверждению диссидентов) строю, вы же писали открыто, полно и свободно, а в строю, за который вы бились, вы же стали писать куце и безграмотно? Или это то, за что вы и бились? Ну как так-то? Почему книги под кошмарной цензурой сильнее? Нет, это не только Глухарчето и не только мое мнение. Очень много и российских авторов, которые в 90е начали выдавать лютую дичь, и можно встретить комментарии читателей к разным писателям – это же Вася Пупкин, я его так любил вот раньше, а теперь обрадовался, что интернет, пошел, нашел все его книги, а он… а он после 90х в маразм, что ли впал? Почему он так плохо-то стал писать?
Ну сюжет… да сюжет прописан в аннотации, две девочки, одна повесилась. Другая начинает ее копировать и думает, что в нее вселилась мертвая. Есть парень, этакий демонический художник. У него еще друг-поэт, который в сюжете нафиг не нужен. И вот там главная героиня… это даже описывать скучно. Правда. Да непонятно зачем такой сюжет, что сказать-то хотел автор? По поводу того, что автор там порицает коммунизм – неправда, как всегда. Беляцкая плесень, как обычно, врет. Короче, я спойлерить буду.
Значит, одна подружка повесилась, другая начинает копировать, и влюбляется в инфернального художника, непризнанного гения, с которым мутила эта мертвая. Везде подчеркивается, что главная героиня, Вангелия, его ненавидела раньше. Но это ничем не подтверждается, потому что нам с первых страниц просто по поведению видно, что девчонка втюрена по самые гланды. У девочки есть папа – на это просто больно смотреть. Вот он лезет к дочери, и лезет, и лезет, мол, у нас же прям связь такая особая, мы вот так друг другу доверяем. Но нет, ну этот папа просто конченная ненуженка. Дочка даже по звонку этого художника убежала и не заметила, что у папы инфаркт. Папа выжил, если что. А художник любит мертвую, хотя ну как любит. В этой книге никто никого не любит. Ну кроме этого инцестного папы, который всю книгу пытается сказать дочери, что у них наследственная болезнь – слуховые галлюцинации, но потом решает не говорить, да ну, пусть так. И вот типа там легенда про этот одуванчик, мол, если перед смертью человек дунет одуванчиком на другого, то его душа вселится в этого другого. Только другой этот должен быть родной душой. Вангелия там говорит: но Сия (мертвая) не дула на меня одуванчиком. А художник отвечает: ну, это, может, метафора. Типа, душа как одуванчик, просто улетает и ищет родственную душу, чтобы в нее вселиться.
0__0 So deep, man. Ну и в конце папа дует на одуванчик, они с дочкой стоят в поле, одуванчик куда-то летит, папа думает – куда вселится моя душа, может, в любимого мужика моей дочери, которого она еще не встретила. Ну, эти мыслишки хотя бы объясняют странненькое поведение папы.
Ну вот главная героиня идет работать телефонисткой, принимать телеграммы. Мы вот видим как она принимает телеграммы. Принимает и принимает. И принимает, и принимает, глава за главой. И специальный телеграммы подхалимов принимает партийным бонзам, и анонимки, и простые телеги.
А художник рисует мертвую, у него любовь выражается только вот в желании ее то так, то этак нарисовать. А злые кгбшники постоянно обливают его картинки водой и он от них убегает. Глава за главой. А потом, Вангелии снится сон, где мертвая говорит, где она спрятала свой дневник. В каминной трубе. А вот в дневнике, якобы, и есть вот то порицание социализма. Ну там девочка объясняет, почему она повесилась. Потому что как же так, мы дети всяких партийных работников отнимаем места у талантливых людей без блата. Я нимагу это выносить. Поэтому я себя осудила и вот приговорила к повешению. Типа, соцстрой назван лучшим в мире, а тут вон чего делают, таланты задвигают. Я вот поступила в Академию, а тут все мы такие посредственности.
Но! Тут же, прямо в этой книге, прямо в этом дневнике устами героини автор пишет: хотя каким-то чудом, среди нас были и таланты.
Пагадити, женщина, вы либо крестик снимите, либо трусы наденьте. Так принимают таланты все-таки или что?
Второй момент, этот талантливый художник три раза не смог поступить в Художественную Академию. Не приняли.
Ну и вот там когда у него все картины конфисковали злые кгбшники, элита интеллектуалов (вот тех самых, которые по блату своих детей продвигали) подписали открытое письмо, опубликовали его в газете, что требуют прекратить кошмарить художника и все ему вернуть. Подписали письмо папа главной героини, папа мертвой и дядя мертвой. Ну, мертвая там была партийная девочка.
И вот они там решают отправить телеграмму американцу, которому художник понравился (я выше писал, который шлялся к нему в гости, без куратора в этой жестоковыйном мире), мол, ждем вас в гости снова. Ну, суть в том, что эту телеграмму прочитают силовики, испугаются плохо выглядеть в глазах американца и все художнику вернут. Ну так и случилось, конечно. Иначе же бы автор это не писал.
К этому кульминационному моменту тоже вопросики. Там Вангелия идет к дяде мертвой, он профессор Художественной Академии, и говорит, вот, надо американцу дать телеграмму. А у дяди сидят еще интеллектуалы-диссиденты. И они такие все: кто не побоится, кто рискнет дать такую телеграмму?! И Вангелия – я!
Знаете, такого пафоса на пустом месте я даже в плохих подхалимных книжках 30х не видел. Телеграмму они подписывают именем профессора.
Пагадити, женщина! Если вы боитесь подавать такую телеграмму, ну прям боитесь, прямо, кто не побоится, то почему вы ее подписали именем профессора? А если вы не побоялись подписать ее, почему бы ее не подать самому профессору? Ну вот опять же, либо крестик снимите, либо трусы наденьте.
Ну вот, и профессор везет Вангелию на главпочтамт, подавать телеграмму. И по дороге говорит, этот художник такой талантливый, я его уговариваю записаться на курс, чтобы сдать еще раз экзамены в Академию. Он три раза пробовал, но он все время копировал чей-то стиль, а теперь он открыл свой, теперь можно поступать, теперь-то примут. Мол, ничего себе, как смерть вашей подружки в нем открыла талант.
Дак эта, ребята, ну, может, вот его поэтому и не принимали, потому что он вторичку рисовал. И ничего талантливого там не было? Ну, вот же дядька-диссидент говорит, что днище он раньше рисовал.
Ну вот такая вот книжка. Девочка, которая повесилась, тоже, ну так она обличала этот блат (ага, хорошо, что сейчас у нас чистая меритократия, да? Сейчас-то талантливым просто везде дорога, как я вижу. И в царское время тоже, да? Или нет? Или все-таки хапуги, занявшие места, обычно продвигают своих? Ну, вы так не делаете, когда у вас есть возможность? Да, при социализме не должно такого быть, но ведь это результат как раз антисоциалистической идеи, что все твоя семья, а не только те, кто выродился рядом с тобой), написала вот такое в дневнике, ну так может надо было оставить дневник на открытом месте, чтобы все знали, что это нота протеста. Может, по сюжету, стоило не письмецо публиковать в газете отца главной героини (он публицист), а вот этот дневник? Был бы протест, так уж протест. Ну даже если бы художник нарисовал буквами этот дневник на полотне и вынес на улицу, чтобы люди видели этот перфоманс, а злые кгбшники бы залили это водой, ну и то бы было как-то сильнее и понятнее.
А то… какие-то с жиру бесящиеся детки, которым есть, где жить, есть, что есть, есть, где работать, недовольны, что им не глушат Битлз, и поэтому они делают… а ничего. Поэтому они делают ничего.
Ведь даже как вернуть картины и заставить перестать кошмарить молодого художника придумали советские старики. В общем, гимна свободной молодежи не вышло прямо совсем.
Да ничего не вышло. Какое время, такие и книги.
А вот почему так вышло под именем сильнейшей писательницы?
Мне не хочется, по Асадову, верить в плохое в людях. Мне хочется думать, что есть какое-то логическое оправдание этим великим людям, которые столько сделали для нас, для людей, для читателей. Что это не они. Что они не свернули с Дороги добра. Что их оболгали. Что они не могли. Что под их именем пропихнул что-то другое, кто-то другой.
Потому что иначе очень больно смотреть, как гаснет светильник разума. Потому что если воспринимать все так, как это представлено, не задумываясь о вариантах оговора, то зло победит. Ведь оно так и хотело, так и хотело бросить грязью в светильник. Ведь самое злое, что может сделать зло, это убедить. Убедить, что коммунизм – это репрессии, что светлый человек может стать подлецом, что одна нация хуже другой.
Поэтому нельзя просто так принимать, что крылатые оторвали себе крылья.
Потому что “ведь если вдруг завтра начнется пожар и все здание будет в огне, мы погибнем, без этих крыльев”
