А Прометей был после выдуман

Память вселенной

— Что это? — спросил я.
— Настольная игра, — улыбнулся Эрик, садясь на стол передо мной и положив эту странную сияющую штуку рядом. — Хочешь сыграть?
— Конечно, — кивнул я, всматриваясь в переливы под стеклом.
Стеклом ли?
Я коснулся гладкой поверхности, постучал ногтем по бляшке.
— Что это за игра, какие правила?
— Несложные, — Эрик раскрутил бляшку на столе. — загадываешь год, крутишь юлу, она останавливается. Задаешь вопрос, на который хочешь получить ответ по эпохе и смотришь.
— Ого, — я откинулся на спинку кресла, — где ты ее взял?
— Не все ли равно, Амий?
— Не все равно, я, бы взял несколько, на подарки.
— Нет, они еще в магазинах не продаются, — Эрик бархатно рассмеялся.
— Что это на самом деле?
— Память вселенной. Карта памяти, — пожал плечами Эрик.
Я взял бляшку и всмотрелся в нее внимательно. Вот почему постоянно меняющийся узор напоминал все на свете. Это было назначение этой блестяшки — напоминать.
— Кому-то важно ее сохранить? Память вселенной?
Я все еще хотел верить, что есть кто-то, кому не все равно.
Эрик снова рассмеялся и покачал головой. Чернильные глаза его, однако, смотрели без насмешки.
— Нет, но я подумал, что это забавно. Когда этой вселенной не станет, будет забавно иногда пересматривать ее истории.
Забавно. Я поежился.
-Тебе-то чего бояться? — хмыкнул он, — ты, в отличие от вселенной — живой, поэтому ты будешь всегда.

Где мы?

— Где мы? — я попытался проморгаться, но, похоже, мне было нечем моргать. Я сфокусировался на том, что вижу. Передо мной сиял какой-то мир, как это рисуют фантасты.
— В реальности, — отозвался Эрик. Он себя чувствовал тут как дома. Не знаю, откуда я это знал.
— Это реальность? — кивнул, по крайней мере, мне показалось, что я кивнул, на мир передо мной.
— Нет, это иллюзия. Ты смотришь сейчас на иллюзию из реальности.
— Это… наш мир? — догадался я.
— Не наш, — презрительно усмехнулся Эрик. — и ничей. И общий. Это вообще не мир. Это концентрированная иллюзия.
— Чья? — спросил я, прежде, чем успел подумать.
Эрик покачал головой. По крайней мере, я бы перевел так ощущение. Ничем он не качал, выглядел он как захватывающая дух звездная россыпь, как двигающийся космос.
— Тебя не остановить. Все надеешься, что есть тот, кому не все равно, бог. Ладно, покажу тебе богов, создавших это.
Сияющий мир оказался ближе. Вероятно, это мы к нему «подошли». Я начал разбирать какие-то фигуры. Невольно в голове стали складываться вопросы, которые никто не запретит мне задать.
Эрик усмехнулся. Ну, вы поняли, это я так перевел.
— Ты никого не сможешь спросить. Они все безумны. Я же говорю, это общая иллюзия.
Мы оказались еще ближе и на меня свалился гомон голосов, я как будто оказался в старом дурдоме или на базаре. Все что-то говорили, но не друг другу, а сами себе, бормотали под нос, кричали, безумно смеялись.
Я скривился от отвращения. Эрик искристо рассмеялся.
— Вот твои боги. Все. Все творят эту иллюзию, все поддерживают ее своим безумием.
— Элохим…
— Они самые.

Ответы Вселенной

Ну вот и все. Запрос отправлен. Ждать и фиксировать. Решили отвести сорок пять минут на ожидание. Если ответа не будет, то расходимся, а наблюдатели ждут и фиксируют изменения. Сорок пять минут естественное время для интенсивной работы мозга, дальше он невольно расслабится. Поэтому если вы над чем-то напряженно работаете, делайте перерыв через сорок пять минут, иначе мозг сделает перерыв за вас. Вы, может, и не заметите, но после, минут десять-пятнадцать пройдут впустую для него и для вашей задачи. Потом продолжайте. И так, сколько нужно раз. Потом, обязательно дайте мозгу отдохнуть несколько часов – не грузите его новой информацией, которая нуждается в обдумывании, пусть часа три-четыре он работает в рассеянном режиме, сделайте что-нибудь руками или ногами, разберите старые вещи, файлы на компьютере, погуляйте. Если вы будете выполнять это нехитрое правило, то ваша продуктивность будет выше, здоровье лучше, жизнь ярче и дольше.

Итак, мы ждали. Минуты ползли медленно, и ничего не происходило. Концентрация напряжения в комнате, казалось, была осязаема. Я смотрел на коллег, на их фанатично сверкающие глаза, устремленные на экран. Некоторые встречали мой взгляд и счастливо улыбались. Все надеялись. Вы видели когда-нибудь надежду? А я видел. Эффектная девица. Понятно, почему за нее так отчаянно цепляются и пытаются удержать и спасти любой ценой. Нет ответа. Прошло всего-то три минуты. А казалось, больше вечности. Мне, конечно, было тоже интересно, я тоже очень волновался, но я, знаете, не очень верил, что что-то выйдет. Слишком много тут данных, да, они все учтены в эксперименте, даже если какой-то ответ будет зафиксирован, и остальные запросы подтвердят эксперимент, нужно будет анализировать – что это за ответ, насколько он самостоятельный, не электрический ли это фоновый мусор. И мне тоже придется работать, пытаться понять, есть ли в этом мусоре живой психологический рисунок личности. То есть, отвечает ли это личность, или это случайный набор сигналов, похожий на информацию, шутки электро-магнитного поля.

Поэтому я занимался своей базовой работой, изучал психологический фон коллег. Читал мысли, как говорится на обывательском уровне. Может, это меня и подвело. Я слышал их чаяния, уверенные и робкие, счастливые и тревожные. Видел, как уверенным молодым хищником расположился среди наблюдателей Эрик. Он-то что тут делает, а, ну да, брат притащил. Смутившись, как часто от его взгляда, я не стал на нем задерживаться, в темно-чернильных глазах сияло и переливалось то ли солнце, то ли другая какая звезда и он смотрел на меня. Он не улыбался, но мне казалось, что я вижу усмешку на четких губах. Я стал думать про эксперимент. А как, вообще, должен ответить их Бог, чтобы все обрадовались? Ты чувствуешь? Каким чувством он должен ответить – да? Радостью, что кто-то спросил? Базовой грустью от своего божественного одиночества? Но это противоречит религиозной истории, элохим – число множественное, Бог не одинок, ни в одной конфессии. Я представил всемогущее существо, которое слышит наш ритм. И отвечает задумчивым ожиданием решения какой-то своей задачи. Да, наверное, так.

Бархатное «есть» Шимеджи Акхор, математического лингвиста, потонуло в радостных возгласах коллег.

Разбитые миры

И что же случилось? Предположим, я во сне первого типа, я в «соседней» ветке мультиверса, для своей условной яви, я сейчас сплю. С тех пор, как я понял, что именно происходит, ставить маркеры стало легче. Я проверил предметы на столе, посмотрел в окно. Конечно, из ветки в ветку переходит то, что мы удерживаем во внимании. А то, что нам не важно, мы не держим и по этим изменениям можем отследить переход. Например, замечали ли вы внезапно выросшее на улице здание. Вы говорите тогда – надо же, как быстро построили, каждый день тут езжу и никогда не замечал.
Ну, и сейчас время для ваших детских историй, у некоторых есть такие воспоминания, когда они шли по знакомой улице, в знакомое место, но попали в совсем незнакомый город. Обычно, эти истории заканчиваются хорошо, ребенок от страха, силой воли возвращает внимание в знакомые данные и выходит к знакомому месту. Иногда бывает, что ребенок играл где-нибудь, на какой-нибудь площадке, которую потом не просто не мог найти, а на том месте могло стоять здание, доказывая, что ребенок играть тут не мог. Такие люди всегда заявляют – но я не мог перепутать, я отчетливо помню, я шел там, свернул туда… но им никто не верит, конечно. Хотя ничего необычного в этом нет.
Конечно, изменение ветки это всего лишь изменение ветки, это мог быть не сон, а переход во время условной яви. Разница лишь в том, что переход во сне мы совершаем дальше, настолько, чтобы заметить изменение состояния.

Грустная иллюзия

Я уснул, и оказался в парке нашего Городка. Рядом со мной шел Эрик. Мы обсуждали то, что видели, смеялись, рассказывали какие-то свои проекты. Обычный день, обычный разговор. Парк выглядел как всегда. Но я все время чувствовал, что только мы живые в этом сне. Словно никто не мог нас увидеть, хотя какие-то люди гуляли по парку, я кивал знакомым, и они отвечали, да, но словно, понимаете, не они отвечали, а я знал, что они ответили, в ведической традиции есть такое понятие – умонастроение. Это когда вы знаете, что что-то происходит или произошло, но, на самом деле, нет никаких фактических подтверждений. Словно вам кто-то говорит, что это так. Очень уверенно говорит. И еще, парк выглядел, словно за ним ничего нет.
Посмотрите прямо перед собой, сейчас будет грустный эксперимент. Вы видите овал с темной каймой, вот это затемнение по краям – граница вашего зрения. Мне всегда грустно видеть границу, всегда меня манит в бесконечность, безграничность. Вот и этот парк, казалось, что это какой-то обрывок реальности, в бесконечном еще-ничто. Мы с Эриком шли, и я все время боялся провалиться в ничего, поэтому внимательно смотрел на край этого куска реальности. Но дойти до края не получалось.

Точка бифуркации

— Что рисуешь? — Эрик сел на ручку кресла.
Я специально заказал кресла с широкими ручками, чтобы ему было удобно.
— Модель Ветвления.
Эрик посмотрел на цветок, лучики которого были целыми мирами.
— Красиво, только они же не так красиво расходятся параллельными лучиками, они же перепутаны все.
— Они и перепутаны. Просто выглядит так упорядоченно с точки бифуркации. Мне так удобнее смотреть.
— Это твоя модель, что ли? — посмотрел на меня Эрик.
— Да.
— И что ты назначил точкой бифуркации?
— Встречу с тобой.
— Да? — улыбнулся и недоверчиво-насмешливо спросил Эрик.
— Да, — улыбнулся и я, откидываясь на спинку кресла и чуть покрутившись в нем туда-сюда, катая и Эрика тоже, — все, что было раньше — несущественно.

Наблюдатель

Я смотрел на мироустройство, и откуда-то знал, что моей квантовой части в этом мире нет. Я тут бесплотный наблюдатель. Развоплощенное внимание. Я решил понаблюдать этот мир, он был очень спокойный и приятный. Похоже, недавно тут отгремела война, но сейчас был мирный подъем. Счастливое будущее в представлении двадцатого века. Светлый, залитый солнцем мир, терзания высоких душ, мирный труд. Я решил, что это проекция внутренних ожиданий. Все мы, если заглянем в себя, увидим один и тот же желанный мир. Может быть форма его, декорации, будут отличаться, но уклад будет один – честные люди, единство, добрые соседи, творческий труд, социальная защищенность, свобода быть собой. Мир без угнетателей и классового расслоения.

Полет на Луну

— Это у вас луна — спутник Земли, а не самостоятельное светило, а у нас — это звезда, только светит она сильно мягче нашего солнца. И не греет, а… ну сам увидишь.
Оба Амия в одинаковых позах сидели друг напротив друга.
— Надо же, такая недалекая ветка мультиверса, а настолько все иначе, — удивился я.
— Это незначительное изменение, скажем так, не физическое, а… географическое, — махнул рукой Амий-штрих.
Забавное совпадение, что меня звали там так же, но удобное.
— Вы-то вырвались в космос? — спросил я-штрих меня.
— Недалеко. Это не называется «вырвались». Солнечная система. Но там пока скучно. Вернее, ученым и исследователям, и всяким пытливым романтикам, конечно, нет. Но в целом людям скучно. Фироками дает столько впечатлений, что близкому космосу пока далеко до этого, — улыбнулся я. — там наши базы, лаборатории. Только наши, мир все никак не может договориться. Ни с нами, ни между собой.
Действительно, сначала Фироками баловался космическим туризмом, возил желающих показывать планеты. Сначала было ужасно интересно, первый туристический полет на Луну транслировала сеть. Потом интерес спал, на Луне ничего не было, на других планетах тоже. Кроме чувства того, что ты в космосе, это не давало ничего. А первая ошеломляющая радость и гордость, через время, поутихли. Фирокамцы привычно стали ждать, пока Город освоит планеты, сделает на них жизнь удобной. Фирокамцы все-таки были фирокамцами, любили свой Город, а не космос. Они и по мультиверсу-то шастали крайне неохотно, тоже ждали, пока наладят контролируемые алгоритмы. Никому не хотелось попасть в другой ветке не в Фироками.
— У нас побольше очагов прогресса. Не один… Фироками, есть что-то вроде содружества, — но на нашу Луну труднее попасть. Как на ваше Солнце, все-таки звезда. Хотя рядом есть база, изучающая. Искусственное тело.
— Вероятно, помучились вы рассчитывая, как не сбить этим телом баланс, массы, сила гравитации, — улыбнулся я, вспоминая, сколько потратили времени наши физики, рассчитывая наши искусственные базы в космосе.
Амий-штрих был космолингвистом. Лингвистика, тоже, по сути, часть психологии, ну, еще истории.
Когда встречаешься с гостями из соседних веток — с собой ли, с другими ли, всегда есть о чем поговорить — о различиях между ветками. Наши ученые все больше изучают мультиверс, мультиверс все больше становится частью жизни. Еще пока чаще все-таки это задевает самих исследователей, но и обычных людей начало втягивать. Хаоса, конечно, стало больше. Но, что делать, физическая вселенная вообще хаотична, на то мы и нужны, ученые, чтобы его упорядочивать, этот хаос реальности.
— Еще как, — улыбнулся он.
С собой было уютно и легко. Я всегда это знал. Что встреть я себя, по любой системе — двойник, отражение, магия, параллельные миры, мультиверс — мы поймем друг друга.
— А у тебя тоже есть Эрик Гром? — задал я вопрос, который меня на самом деле интересовал.

Привилегия быть фирокамцем

— На Смотровой радостное оживление! Несколько минут до запуска! — тон Шеши Сварата побуждал к эндорфиновому взрыву.
Канал «Быстрее!» получил доступ к самому запуску, поэтому их журналист имел отличный вид.
Фироками запускал очередной спутник. Очередная инновация. Очередной прорыв. Много слова «очередной», да? Ну что ж, обычное дело для Фироками. Очередное, я бы сказал.
Этот спутник покрывал зону, в которой не было наших приемников.
Давнее, теперь уже давнее, похищение Алька тогда еще Спейса хорошо напугало Фироками. И хоть кончилось все красиво, по-фирокамски, романтично даже, Город задумался, как уберечь своих граждан там, за пределами, в диком недоразвитом мире. После этого нашли способ вживлять шокер в тело, после этого началось чипирование фирокамцев.
Да, я знаю, у вас это сейчас величайший страх, правительство, которое может найти своего гражданина — что может быть страшнее в ваших странах и в ваше время? В наше время, кстати, несмотря на то, что я пишу вам столетия спустя… вернее, автор-то записывает сейчас, а я диктую вам столетия спустя, мир продолжает бояться чипирования. Наверное, обоснованно. Живи я за пределами Фироками, я бы тоже боялся. Но у нас это привилегия. Фироками никого не заставляет чипироваться, естественно. Люди идут сами. Потому что Фироками не враждебен к своим гражданам. Безжалостен — да, но не враждебен. Единственное, зачем Фироками может понадобиться найти человека — это чтобы помочь ему. Или обратиться за помощью. Преступников мы ловим иначе.
Мы с Эриком смотрели запуск Сателайта-27 в трансляции. Я не поехал на запуск, не люблю толпу. Кстати, приятно познакомиться, кто начал читать с этой заметки, меня зовут Амий Лютерна. Я — космопсихолог, и я разрабатывал часть когнитивно-поведенческой программы Сателайтов. У последнего — 27 обновленная версия. Он способен уловить не только тончайший сигнал гаджета или чипа. Кстати, сами сигналы усиливаются при глушилках, принятых в остальном мире. Но не в этом инновация. В новый спутник загружена база телеметрий фирокамцев. То есть спутник, в своей зоне покрытия просто способен найти жителя Города, опознать его по множеству параметров и передать местонахождение на базу в Фироками. Очередной сюрприз для мира. Очередная привилегия быть фирокамцем.

Учитывая меньшинство

И вот, я смотрю на старую звезду, так любимую многими режиссерами того времени, и только как следствие популярности имеющую поклонников. Знаете, есть такие знаменитости, которые имеют поклонников, но эти поклонники такого человеческого качества (как поклонники), что подсунь им другую звезду, они не заметят разницы. То есть, эти люди смотрели бы кино и без этого актера, без своей любимой звезды. А вот есть люди, которым эта звезда повод фильм не смотреть. И такой закон вырисовывается, кстати, это один из законов успеха фирокамского искусства, наши продюсеры учитывают не большинство, а меньшинство, чье мнение обоснованнее и, благодаря этому, харизматичнее, а большинство подтянется, благодаря хорошей рекламе. Большинство всегда подтягивается. Это расхожая ошибка, думать, что меньшинством можно пренебречь. Не меньшинство идет за большинством, а стая за вожаком. А вожаков не бывает в большинстве. Но если учесть вожака, он приведет и стаю.

Все возьми

Посмотри на меня!

Берег встретил ее равнодушно, как всегда. Равнодушное море шумело о чем-то своем. Люди кончатся, а оно останется, поэтому что ему их замечать? Это ее бывший все носится с этими людьми, а бирюзовой красавице до них дела нет.
У Дейи замерло сердце. Она помнила заклинание, которое нашла в старых книгах – все перелистала в доме у алилов! – но сработает ли оно, ведь в нем были стерты некоторые слова? Все равно, все равно ей нужно это попробовать. Может, все-таки он услышит, увидит, и она ему приглянется? И так завяжется ниточка. А потом уже можно идти хоть к некромантам, она его узнает.
Дейя пришла в правильный час, когда ночь прощалась с утром. Она встала ровно там, где упадет первый луч. И если все получится, то именно в этом лучше она и увидит любимый образ.
Девушка никому, даже Нухе не сказала о том, что задумала. Если получится, она, конечно, расскажет.
Дейя прочитала заклинание. Пусть все возьмут, только бы получилось.
– Алил! – крикнула она.
«Вот же я, вот, ну посмотри же!» – думала Дейя.
Упал первый луч и на границе ночи и утра, она с изумлением увидела мужчину, тот о чем-то говорил с какими-то людьми. Алил удивленно обернулся на зов, вперил темный взгляд в рыжую колдунью, недоуменно свел брови, шагнул к ней, Дейя протянула руку и видение исчезло.
Следующие лучи уже полосовали пляж. Дейя выдохнула.
– Ой, – дышать стало трудно, голова у девушки кружилась так, что ей пришлось сесть на песок.

Город джиннов

«Если история твоей жизни никого не трогает, жил ли ты на самом деле?» – иссохшая старческая рука огладила слова, высеченные на каменных стенах храма. Глубокий седовласый старец, не только сохранивший с годами, но и, казалось, приумноживший свое величие, смотрел на раскинувшийся под парящей в воздухе святыней город Нур. Безжалостный и невероятно прекрасный город джиннов. Он прожил долгую и насыщенную жизнь, и сегодня наступил его последний день, пришла пора возвращаться.
– Сегодня я расскажу свою последнюю историю. История будет о том, как все начиналось, – старец сел на ступени храма, поставил рядом свечу и зажег ее, огладив ладонью.
Духи, расположившиеся вокруг, прямо в воздухе, приготовились слушать. Глубокий приятный голос сказителя объял пространство, мастерски создавая подходящую атмосферу. Старец погрузился в воспоминания, увлекая за собой слушателей.
Принц и джинн взошли на песчаный холм и их взглядам открылся невероятный вид. Вдалеке раскинулся город, он переливался, словно мираж, то исчезал, то появлялся и менял свои очертания. Сияющий и манящий город джиннов. Салимар остановился, Саладдин остановился рядом, завороженно глядя на невероятное зрелище.
– Это город Нур, священный город джиннов, если он стоит значит хотя бы святыни в мире джиннов остались неизменны, – Салимар вздохнул. – Здесь мы с тобой расстанемся.
Саладдин, увлеченный невероятным зрелищем, удивленно распахнул глаза и повернулся к джинну.
– Но ты ведь обещал, что покажешь мне свой мир!
– И ты его увидишь, – убежденно кивнул Салимар и тише добавил, – но только один, я тебя покину. Мой жизненный путь подошел к концу, но я оставлю с тобой свой огонь, мою жизненную силу, его хватит на то, чтобы защитить тебя, а позже вернуть домой.
Саладдин облизнулся, моргнул несколько раз, сдерживая подкатывающиеся слезы.
– Я думал, что здесь твои силы восполнятся. Я не хочу, чтобы ты отдавал мне свой огонь, останься со мной.
– Увы, мне не суждено войти в Нур, – улыбнулся Салимар. – Мне не жаль моей жизни, я прожил ее так, как хотел. И хоть до конца я не уверен, что будет дальше, мы с тобой знаем, что смерти нет. Прости, мой друг, я немного схитрил, меня никто не обязывал хранить и оберегать знания, я взял на себя это обязательство сам. Кроме того, я приумножил знания, тебе понадобится время, чтобы постичь их и обрести опыт, поэтому я хотел, чтобы ты пришел сюда. Я прошу тебя провести здесь тысячу лет, за это время твоя душа окрепнет, и ты познаешь все знания, которые я тебе оставил. В мире людей же пройдет всего одна ночь, я тебе обещаю, ты вернешься ровно на следующее утро.
Джинн прервался, посмотрел на город вдали, вздохнул и снова посмотрел в глаза принца.

Ночь духов

И вот встал высокий худой воин. Лицо его было, как у многих, скрыто под шемахом. Он выставил вперед ладони и начал беззвучно читать заклинание. В воздухе появился световой вихрь, раздался громкий рев, пахнуло жаром, из клочков света собралось лицо и с криком метнулось к зрителям. Но вихрь втянул лицо обратно и вихрь исчез.
Следующим вышел изящный воин, у него тоже только глаза не были закрыты тканью. По голосу стало понятно, что это женщина.
– Передай соус, – шепнула Саладдину женщина с соседнего ковра, указывая на кувшин на его ковре.
Салах встрепенулся, увлеченный происходящим, бездумно собирался выполнить просьбу. «Не разговаривайте друг с другом и ничего не просите друг у друга», – вспыхнуло в памяти тревожное предупреждение. Саладдин медленно повернулся к женщине и уставился на нее.
– Соус, – улыбнулась женщина, указывая на кувшин, так ловко протянув руку, что не подать его казалось совсем невежливо.
Светлые зеленые глаза смеялись, а лицо было закрыто темной тканью, как почти у всех детей песка.
Саладдин сосредоточено молчал, глядя на женщину, не делая попыток двинуться. Он бы может посмотрел на нее укоризненно, но ему было слишком интересно, что будет дальше, и он ждал.
Лицо женщины исказилось, она стремительно и плавно подалась к Саладдину, раскрывая рот так, что он стал виден из-за повязки, но сила заклинания, которое закончила чтица, потянула ее и еще нескольких духов с ковров в небо. Раздались нестройные изумленные вздохи гостей.
Следующий заклинатель был совсем юным. После его заклинания, перед взорами зрителей восстали духи пустыни, словно песок ожил. Светящиеся в свете луны силуэты смотрели в сторону людей, глаза у них светились разными цветами. И хоть кроме заклинания чтеца в пустыне было тихо, казалось, что играет тихая грустная и торжественная мелодия. Духи пустыни выглядели пугающе. Казалось, что если вся эта армия бросится на людей, то бедным людям не удастся справиться.
Фрей хотел подтянуть Иску к себе ближе, но во время заклинания было нельзя, поэтому он просто сам чуть придвинулся к нему.
Чтец дочитал заклинание, и зловещая армия так же тихо исчезла.
Чтецов было много, и было удивительно, сколько различных незримых существ живет тут. Несколько раз еще духи пытались обмануть людей – что-то подать, что-то попросить. Рошах еще несколько раз между выступлениями чтецов предупреждал, чтобы люди во время выступления не разговаривали друг с другом, и не выполняли никаких просьб.
На площадку вышел Рошах, дети песка загудели.
– Сейчас будут заклинать джина грез, – сказал Камаль детям из дворца.
– Очень опасный, – сказала Фадва, – он принимает облик знакомого человека, питается чувствами.

Опасное заклинание

Джинн, в образе Иски, подался к Фрею, тот коротко бросил заклинание:
– Я тебя вижу, Ханас, даже не думай.
Искандер судорожно вздохнул, видения исчезли, и словно тут же все забылись, осталось смутное приятное чувство, как будто он только что думал о чем-то очень важном и приятном, но голос Фрея отвлек его, и теперь шейх не мог даже примерно вспомнить направление мыслей.
Коротко вскрикнув, Джаллал потерял сознание.
– Щенок, – процедил Фрей, – Ханас, отпусти мальчишку.
С соседнего ковра к Фрею повернулся мужчина с алыми пылающими глазами. Не считая глаз, он выглядел как любой из детей песка – тоже закутанный в темную ткань.
– Это моя добыча, – мелодично заговорил джинн.
– Нет, дети с того ковра – моя добыча. Я получил их раньше тебя.
– Ну так забери, – усмехнулся Ханас.
– Иначе тебе не понравится твое новое заклятие, и заклинать тебя в следующий раз буду я. Если, конечно, не буду занят, – сказал Фрей.
– Новое заклятие? – рассмеялся джинн, змеино-стремительно подался к Фрею.
– Ты проведешь все свое остальное время в объятиях Руфуса.
Ханас недоверчиво рассмеялся.
– Ты не можешь знать заклятие Руфуса.
– Хочешь проверить? – усмехнулся Фрей.
Искандер немного ошеломленно смотрел на джинна, ему все казалось знакомым, как будто он уже все это когда-то видел. Он не знал, что будет дальше, но узнавал каждый происходящий момент. Шейх перевел взгляд на Джаллала и снова ощутил беспокойство. Искандер открыл рот и закрыл его, повернувшись к Фрею, почему-то он был уверен, что викинг способен решить это без его вмешательства. Шейх потер руку, которую легко покалывало.
– Ты слишком молод, ты не мог успеть выучить заклятие Руфуса, – сказал джинн.
– Будешь рисковать и проверять или просто отпустишь детей? Имей в виду, я не умею его отзывать, – усмехнулся Фрей, – то есть я не смогу тебе просто доказать, не запустив его.
Джинн высокомерно вскинул голову.
– Ты не обманешь меня, человек, тебе пришлось бы прожить двести лет, чтобы мочь читать это заклятие.
Фрей поднялся и направился к площадке, куда выходили чтецы и где сейчас готовился к запирающему заклятию Хозяина Сада Грез Рошах. Ханас подвинулся ближе к Искандеру, изящно сложил руки на груди. Шейх вздохнул и словно сам себе сказал:
– Он исполнит то, что наобещал, уж не знаю как, но ему нужно обычно совсем немного времени, чтобы научиться напакостить кому-то. Рушить планы он умеет.
Ханас внимательно посмотрел на Искандера, потом на уверенного викинга.
– Он уже наверняка сдружился с этим Руфусом, и Руфус уже наверняка ему обязан чем-нибудь, – говорил Искандер, почему-то опять испытывая раздражение.
Джинн неуверенно рассмеялся.
– Этого не может быть, Руфус мертв и он пропал много лет назад даже там. Он затерялся в мире мертвых.
– Рошах, дай я прочту заклятие для Ханаса, – сказал Фрей.
– Как я могу знать, что ты не сам Ханас? – усмехнулся Рошах.
– Всегда сможешь прочитать свое заклятие после моего, – подсказал Фрей, пожав плечами.
Рошах мгновение подумал и сошел с площадки. Фрей начал читать заклинание. Ханас как-то особо трогательно выдохнул смешок, посмотрел на Искандера.
– Это не оно! Я так и знал, что человек меня обманывает!
– Может быть и не оно, но это не значит, что оно не сработает, лучше отпусти скорее всех.
Почему-то Искандер был уверен, что Фрей не блефует и у него действительно есть способ призвать мертвого колдуна. Но даже если он обманывал, Искандер готов был его поддержать. Снова Фрей спасал его сына, теперь уже второго, а сам он был беспомощным в этой ситуации.
– Он пожалеет, что хотел меня обмануть, – зловеще сказал Ханас.
Воздух над пустыней прорезала световая алая молния, в сияющем проломе появился величественный мужчина с белоснежными длинными волосами, в белом балахоне с вышитыми письменами на нем.
– Кто осмелился меня позвать? – холодно спросил он.

Дети песков

– Тогда ты скажи, зачем им меня убивать?
– Убить они могут от плохого настроения, от обиды. Но скорее всего тебя увезут в холмы в рабство. И ты не будешь знать, насколько далеко ты. Да сейчас все сам увидишь, – Фрей мотнул головой.

Один из всадников что-то крикнул и направил коня на пару, на лету схватил Саладдина, но тот успел увернуться, и тут же две руки сзади подхватили его и легко, словно он ничего не весил подкинули высоко в воздух, поймал его уже другой всадник, тоже подкинул в воздух, и снова Саладдин опустился в чьи-то руки, снова взлетел. Кони бежали бесшумно и стремительно, всадники передавали пленника друг другу, не давая добыче опомниться. Принца тошнило, он был дезориентирован, он злился и старался зацепиться за что-то, но руки скользили по гладкой темной одежде, всадники ловко и быстро швыряли жертву в воздух, и мчались к холмам.

Наконец, бешеные полеты кончились, обессиленную жертву всадник бросил на коня перед собой, что-то крикнул Саладдину, и завязал ему глаза черным куском ткани. Саладдин вцепился в гриву коня. Всадник бесцеремонно обшарил одежду Саладдина, избавляя его от оружия, постыдно ощупал его тело, умело проверяя тайники, разул его. Принц попытался стянуть повязку с глаз, больше для того, чтобы почувствовать себя лучше, но ему это не удалось, повязка сидела, как вросшая.

Скачка кончилась, Саладдина столкнули с лошади, он какое-то время летел, но попал снова в чьи-то руки, и только потом его кинули на землю. Падать было невысоко, но очень неудобно, тем более, Саладдин не знал, как высоко ему падать. Принц упал, сел на землю, дотянулся до узла повязки, пытаясь ее содрать. Кто-то не сильно, но хлестко ударил его по рукам, что-то сказал.

Кто-то еще что-то сказал, голос был похож на голос Фрея. Может, Саладдину хотелось, чтобы голос был похож. Принц думал, что Фрей его так хочет проучить, и злился. Он содрал эту повязку, больно вырвав себе волоски на голове. Перед ним была все так же темная линия всадников и вокруг бескрайние холмы с проемами.

Фрея не было нигде видно.

Саладдин встал на ноги, сжимая в руке повязку, яростно и ожидающе глядя на окружающих. Всадник спешился, еще один, и еще, темным ручьем всадники стекали с лошадей, один веером развернул в ладони тонкие лезвия, свернул их и что-то сказал Саладдину. Мужчины толкнули принца в спину, подталкивая к проему.

Нельзя приворожить занятое сердце

Она не может тут добиться его лазурного взгляда. Ухищрения наложниц не помогали. На Фрея не действовала чужая магия. Сердце Тристакиннии начало биться быстрее. Подействует своя. Подействовала один раз, подействует и еще раз. Тристакинния поднялась со скамьи и направилась по саду к себе. Фрея не было. Он ушел до завтрака, сказал, что не хочет, чтобы его кормили сказками всякие Абдулы и прочие дикари. Тристакинния нашла подходящую веточку, воровато озираясь подняла ее и быстро скрылась у себя. В комнате Тристакинния принялась за дело. Все северянки знали, как сильна магия рун. Тристакиннии понадобилось не больше пары часов, и красавица, вздохнув, вытащила из вещей Фрея мешочек с его рунами. Несколько рунескриптов, трофейные руны удачи высыпались ей на ладонь. Тристакинния взглянула на них, все были похожи на руны Фрея, но это все были не они. И не имели отношения к удаче или победе. Все руны и рунескрипты были любовными. Тристакиннию словно холодной водой окатило. Она сжала руну приворота в руке. Женщина высыпала все руны на постель, просматривая их. Рун Фрея не было в кожаном кисете, который он носил, как заветный. Весь кисет был набит рунами приворота. Многие охотницы хотели завладеть ее мужем и все подкидывали руну приворота в его кисет. Тристакинния закрыла лицо руками. И она – дура! Туда же! Фрея не было, Тристакинния была одна в комнате, но руна, которую она вырезала, подделывая стиль рун Фрея, жгла ладонь. Было стыдно. Фрей знал. Знал, что его пытались приворожить, вот почему ни один приворот не действовал. Тристакинния ясно увидела мысленным взором, как Фрей насмешливо улыбается. Он оставил кисет желающим потешиться, и ей ни слова не сказал, что его хотят отобрать у нее. Не хотел беспокоить? Или знал, что она из тех, кто хочет завладеть его сердцем? Может, он видел ее, когда она первый раз меняла руну на приворотную? Тристакинния не знала, что делать. Стыд снедал ее. Хотелось сказать Фрею, что она имеет право… красавица покачала головой. Она не имела права копаться в его рунах, она не сможет ему сказать! И не сможет узнать, смеялся над ней Фрей или нет. Тристакинния пошла к выходу. Вовремя опомнилась и вернулась, собрала руны и спрятала кисет на место. Приворотную руну Тристакинния продолжала сжимать в руке. Красавица вернулась на скамью в саду, но не могла избавиться от мыслей о муже. Тристакиннию возмущало, что столь многие пытались приворожить ее мужа, ей хотелось знать кто, как Фрей к этому относится, думает ли он, что она тоже пыталась, но она знала, что она не сможет спросить все это. Тристакинния встала. Она умнее всех этих воровок, и найдет настоящие заветные руны Фрея! А что? Она имеет право! Она его жена! Но что это за жена, которая не может найти способ привлечь мужа без приворота? Тристакинния закрыла лицо руками, помотала головой, как должно быть смеялся Фрей, когда увидел сплошные привороты, вместо своих рун. Наверняка, брезгливо вытащил свои руны и сделал новый заветный кисет… Новая мысль молнией пронзила ее, стало больно дышать. Кто? Кто же настолько силен, кто та колдунья, которая так полновластно владеет сердцем Фрея, что на него не влияет ни один приворот, ни одной женщины? На кого же Фрей смотрел своим лазурным взглядом желания? Хотела бы Тристакинния видеть ее…ту, после которой она год отпаивала Фрея. Она красивая? Желанная? Что есть в ней, чего нет в других? В Тристакиннии… хотя бы просто посмотреть на нее… спросить Фрея, кто владеет его сердцем? Кто она, эта далекая соперница, которую Фрей отказывается забыть? Но где Тристакинния ее может увидеть?.. Женщина растеряно опустилась на скамью в саду. Тристакинния подняла взгляд и вздрогнула.
Искандер улыбнулся ей.
— Я искал тебя, — мужчина сел рядом и протянул ей свежий рахат-лукум.

Заколка

Фрей, почувствовав присутствие, ничем не выдал, что проснулся. В комнате сладко пахло маслами, значит, это женщина. Бушра так умаслилась, что ее запах было не учуять.
– Это я, хозяин, Айша, – нежно пропела принцесса, проводя шелковой ладонью по щеке викинга.
Фрей открыл глаза, легко улыбнулся и сел на постели. Девушка прижала пальцы к его губам и потянулась к нему, но мужчина мягко сжал ее ладонь и отвел от своего лица. Покачал головой.
– Мое сердце занято, красавица, – улыбнулся он.
– Я не прошу твоего сердца, я прошу только твое тело, на одну ночь, – игриво и нежно сказала Айша.
Фрей снова покачал головой и усмехнулся.
– Никому не нужно тело, Айша, что с него толку? Душа оживляет тело. Сердце, стремящееся к другому сердцу, делает близость сладкой.
– Но мое стремится!..
– Но мое, как я сказал, занято, – улыбнулся Фрей.
– Грех перед богами отказывать женщине! – в сердцах, зло крикнула девушка.
– Я не отказываю, Айша, я пытаюсь сказать, что я не смогу дать тебе то, что тебе нужно. Я могу принять тебя, – Фрей сделал жест, указывая на постель, – но ты сама потом будешь жалеть об этом. Такой дар от женщины нужно принимать, только если ты можешь сохранить его, если ты сможешь подарить что-то такой же силы ей. А я не могу. Ни сохранить не смогу, ни отдарить. Я не хочу тебя обманывать, ты ничего плохого не сделала, чтобы это заслужить, Айша.
Девушка расплакалась, попыталась убежать, Фрей поймал ее за руку и притянул к себе. Несколько мгновений Айша вырывалась из рук мужчины, но Фрей ее удержал. Успокаивающе прижал к себе, гладя ее по волосам, освобождая их от заколок и шпилек.
– Давай станем братом и сестрой? – предложил Фрей.
Мужчина подумал, что раньше бы он переспал с принцессой, чтобы был рычаг давления на правителей Сао, потому что для правителя позор тяжелее смерти. Но эта скрытая война требовала от Фрея другого поведения, здесь нужна была другая тактика. Да и чем дальше он шел по полям боя в этой войне, к своему счастью, тем меньше ему хотелось ломать чьи-то жизни. Не потому, что он стал добрее, и не потому, что он понял ценность чужих жизней, просто, как хороший воин, а Фрей был хорошим воином, он понимал, что противника в тихой войне нельзя оставлять озлобленным, а люди с горечью, со страхом, самые опасные. Рычаг и так у него был, спрятал заколку принцессы под подушку Фрей.
Бушра посмотрела на мужчину:
– Я не хочу быть сестрой! Я – женщина, а ты – мужчина! Я хочу любить, и чтобы ты меня любил!
– Я и буду тебя любить, так, как могу. Потому и предлагаю, что могу.

Простые решения

Первые несколько недель Фритрик радовался, считая новые богатства. Но ронунги уезжали в таком количестве, что большое племя быстро сократилось. Фритрик заметил это слишком поздно, он запретил ронунгам уезжать, но не в открытую, не перед шейхами, которые постоянно Фритрика хвалили, за мудрость и за помощь султану. Вождь сказал своей дружине стеречь людей, жестоко наказывая при попытке уехать. Но люди сбегали, сбегали даже больные и старые, которые резонно считали, что там могут пригодиться не только рудокопы, но и повара, пряхи, няньки, многие другие. Ни Фритрик, ни его цепные псы не могли этого остановить. Люди всегда бегут от гнета, нужно им только дать возможность сбежать, где-то должны быть открыты двери для них, где-то должны их ждать. Люди невольно поддерживают тирана, даже не из-за страха перед ним, а потому, что им больше некуда деваться. Самый простой способ, очевидный для Фрея, избавиться от неугодного правителя, это пригласить его подданных к угодному правителю. Тогда тиран останется один. И тогда его легко победить. Тогда и будет понятно, что на самом деле, не такой уж он и могущественный, и не такая уж большая сила на его стороне. Главная ошибка, про которую Фрей читал в книгах про войны, интриги, перевороты, это запереть людей с тираном, оттолкнуть их, сказать, что они не нужны нигде и никому, кроме тирана. Люди хотят просто жить, и, если им некуда бежать, они начинают озлобляться на тех, кто их бросил под этим гнетом, и мир получает не одного тирана с кучкой последователей, а целый озлобленный народ, для которого враги тирана – такие же тираны.
И сейчас Фрей открывал дверь для угнетенного народа, приглашая их в свободную жизнь и понимая, что, скорее всего, ронунги тоже станут его верным племенем.

Возвращение

Вдалеке от невероятного города Нур, на месте, где когда-то расстались Саладдин и Салимар, взметнулся песок и появился седовласый старик. Саладдин долго смотрел на город-мираж, затем вскинул голову ввысь, где парила золотая птица мудрости.
– Ну что ж, пойдем домой, – вскинул руку Саладдин, и птица легко опустилась на руку снова ставшего юным принца. Саладдин погладил золотое оперенье и повернувшись, двинулся прочь.
Принц открыл глаза, моргнул несколько раз и сел на постели. Обернувшись к тумбочке у кровати, он задул свечу.
Принц развернул книгу, подаренную духами, перелистал ее, останавливаясь на некоторых страницах и проверяя записи. Он обнаружил, что книга связана с его сознанием или даже, в сущности, была проявлением его сознания. А значит ее можно было удобно разделить и организовать, иначе бы мактуб[1]его жизни не поместился на руке. И пусть сейчас события сна словно бы стремились затуманиться, он всегда мог посмотреть в свою книгу, к тому же ему даже не обязательно было смотреть в нее, можно было обратиться к ней мысленно.
Саладдин захлопнул книгу, прикрыл глаза, и теперь уже мысленно пролистал ее страницы. Ему нужно перечитать ее и заново учиться. Мир джиннов, не обремененный оковами человеческого мира, давал много возможностей. В человеческом мире этих преимуществ не было, поэтому нужно было адаптироваться под его возможности и только тогда испытывать на прочность его границы. Салимар одарил его невероятным даром – опытом, – хотя оценить его по достоинству ему еще только предстояло.

[1]«Так написано» (ар.), общее название книг законов.

На север

Солнце начинало садиться, пустыню осыпало золотом, песок переливался, рисуя солнечную дорожку, словно на воде. Величественное безмолвие как-то незаметно разлилось в темнеющем воздухе. Задумчивое настроение обуяло людей. Фрей гортанно, упоенно выдохнул, любуясь красотой природы, плотоядно посмотрел на Иску, бирюзовые глаза викинга лучисто улыбались.
– Не останешься на ночь у нас? – спросил Раджим, не оборачиваясь.
– Нет, брат, не в этот раз, дорога долгая, хотим заночевать за пустыней, – отозвался викинг.
Сын песка понимающе кивнул.
Еще какое-то время задумчивого молчания и пустыня выпустила путников из своих сетей. Фрей и Искандер попрощались с Раджимом, дети песка остались со своим родителем, а караван пошел дальше.
Искандер обернулся назад, это был словно первый рубеж, перейдя который он прощался с домом. Он снова шел на север, невольно вспомнился тот первый поход. Насколько разные они были. Искандер усмехнулся, бросил взгляд на Фрея. Викинг словно сам излучал солнечный свет. Шейх невольно залюбовался мужчиной, огладил пальцами шрам, подаренный северянином. Что-то произойдет в этом путешествии. Должно произойти.

Лишние пазлы

Притон 38

Притон был очень стандартный, недостроенное здание – продумано недостроенное, раскрашенные неумелым граффити стены, среди которого были видна и шифрованная переписка банд. Родон и Хан давно, еще до 42 отдела, расшифровали коды банд Города, поэтому оперативники отдела Линьала могли читать эту переписку как чат в соцсетях. Бетон, печки, очаги для костров – все любезно предоставлено городом. Фироками презрительно оформил тематический уголок для маргиналов. Тут были скрытые камеры, скрытая прослушка, Власти в любой момент могли подключиться к любому притону и узнать, все, что там происходило. Тех опустившихся, сумасшедших, параноиков, кто говорил, что Власти слушают притоны, считали адептами теорий заговора.
«Фейдж, что там в 38?» — спросил Мерджен.
«Уже смотрим», — отозвался техник.
При таком технологическом развитии могло бы показаться, что детективам можно и не выходить «в поле», но нужные реакции, которые показывали, куда копать, где применять эти технологии, человек выдавал только на живого человека. Поэтому в Городе технологий не боялись, все они были поставлены на службу человеку, не собираясь заменять его.
Кучки людей, завернутых в одеяла и какие-то лохмотья, бродили по зданию, стараясь не встречаться взглядом с Властями. В здании был душ с горячей водой, ломать душевые было невыгодно, наказание могло быть хуже тюрьмы. Штраф могли заставить отрабатывать сексуальной игрушкой. А потом не отпустить. Санитарную обработку в притонах служба проводила раз в неделю. Притоны были прибежищами маргиналов, тех, кто не хотел быть частью системы, но и не хотел покидать Фироками. Но это не должно было мешать «системным» жителям. Поэтому никаких запахов и антисанитарии, если ты хочешь ходить по улицам Фироками. И никаких, конечно, «это наш район». Иначе настоящие хозяева в Городе устраивали демонстрации, чей это район.
Поэтому непонятые, невстроенные, играли в душевные травмы между собой. А Город, как обычно, равнодушно взирал на эту биомассу, не отличая от деревьев, мусорок, домов и другой обстановки.

Лишний пазл

— Вон он! – раздалось прямо за спиной.
«Шокер Властей[1] по умолчанию настроен на 3 метра, не подпускай их к себе ближе ни с какой стороны», — вспомнил он и полез выше.
Главное не сорваться. «Не смотри туда, откуда пришел, смотри туда, куда идешь,» — теперь всплыло в сознании.
Он не убивал эту проститутку, конечно, не убивал, просто увидел лежащую женщину, подошел проверить и почувствовал руку на плече. Власти. Ему удалось вывернуться, и он бросился бежать. «Никогда не доверяй Властям» — так учили его в семье.
И теперь два рипа[2] преследуют его. Он запрыгнул на этаж парковки, кувыркнувшись в воздухе.
— Чертовы паркурщики, — выругался высокий блондин и побежал к лестнице.
— Вот его возможные маршруты, — раздался из гаджетов глубокий и очень успокаивающий голос, — вероятность первого – 89%.
— Ты иди по первому, — бросил напарник блондину, тоже блондин, только пониже.
— Мгх, — легко и стремительно детектив 42 отдела бросился по маршруту.
Беглец быстро осмотрелся, пытаясь выхватить взглядом преследователей. Он пятился к лестнице наверх, сканируя пространство, еще два пролета и он на дороге следующего этажа Города. «Всегда иди в другую сторону, чем подсказывает тебе первый импульс», — вспомнил он. Быстро взлетев наверх, беглец бросился к пролету, и вдруг дыхание сперло, боль согнула его пополам. Он поднял глаза, темноволосый, очень красивый мужчина улыбался ему, только темно-вишневые глаза оставались мертвыми и неподвижными. Мужчина казался таким знакомым, даже родным. Жадно пытаясь вдохнуть, беглец протянул к нему руку. Мужчина неуловимым взглядом движением схватил руку и вывернул ее. Новая боль отрезвила, в памяти всплыло: «воду нельзя схватить», он полностью расслабился и вытек из захвата, мгновенно собрался и прыгнул вниз.
Боль опутала его еще в воздухе, парализованный он упал спиной на пол, но больнее не стало.
Над ним склонился ангелоподобный лик, слепящие, словно солнце, бирюзовые глаза смотрели спокойно, ангел, казалось, улыбался. Он улыбнулся небожителю и провалился в тьму.
— Как ты его достал, силой мысли, что ли? – улыбнулся мужчина с мертвыми глазами, спустившись, он плавно и стремительно направился к «небожителю».
— У меня шокер на 5 метров настроен. Я бегать не люблю, — усмехнулся друг и сказал в гаджет, — спасибо, присылай больничку.
— Отправил, — раздалось в ответ.
— Готово? – вбежал в лот высокий блондин.
— Ага, — улыбнулся, похожий на него, как брат, «небожитель».
— Передадим в Пятнадцатый, это не наше дело, — кивнул детектив и с усмешкой мотнул головой, отправляя видео в Пятнадцатый отдел, который занимался уличными убийствами, — сходили кофе выпить.
— Я говорил, нужно было в отдел заказать, — изящно сел на бетонную приступку мужчина с мертвыми глазами. Луч весеннего солнца вкрадчиво вполз на парковку, коснулся плеча мужчины, тот вздрогнул, резко посмотрел на луч и, узнавая, выдохнул улыбку.
— Я не люблю заказывать, — дернул уголком губ «небожитель».
На такой же парковке напротив стоял худой длинноволосый мужчина в черном, серебристые глаза видели попытку парня убежать от Властей. Когда подъехала клиническая помощь, мужчина ушел с парковки.

[1] Правоохранительная организация Фироками. Аналог милиции (не полиции) – защищает население, считается воплощением воли и закона Города. Так как за злоупотребления властью Город строго наказывает, желающие пристраститься к ним встречаются редко. Закон и так достаточно безжалостен, без самодеятельности на местах. Власть у организации почти неограниченная.
[2] Жаргонное название Властей в Фироками.

Мой адрес не дом, и не улица

— Фироками настолько расцвел, что может себе позволить очаги социализма, — усмехнулся Мерджен, осматриваясь.
Научный городок Фироками был уютным уголком спокойной жизни очень умных людей. Футуристичный, даже по меркам Фироками, он был эталоном законов гармонии и эстетики. Какое-то отзывающееся и знакомое чувство вызывал этот Городок у всех, кто в нем оказывался. Иногда сюда приезжали пожить те, кто восхитился щемяще-счастливой атмосферой. Городок был выстроен по чаяниям гуманистической научной мысли. О таком будущем мечтали ученые всех времен, и самое полное описание его получили люди при вспышке прогресса, много веков назад, в двадцатом веке, благодаря трудам гуманистических фантастов.

Городок был закрытым, нужно было иметь приглашение кого-нибудь из жителей, чтобы приехать сюда – Фироками берег покой своих лучших умов. Жители же Городка могли свободно ездить и жить в Фироками, ведь, по сути, Городок был районом Города. Публичная властная сексуальность, привычная в Фироками тут была не в фаворе. Безусловно, и тут люди сбивались в любовные группы, и тут у ученых были рабы, но личное ученые оставляли дома, чтобы не отвлекать, не вовлекать остальных в игрища. Тут главным интересом у всех были работа и наука. Гости Городка проходили тест – это было обязательно, если ты остаешься в Городке больше чем на день, — тест показывал совместимость с укладом Городка. Чаще выпадала несовместимость, о чем гостю не сообщали. Гость жил в Городке, напитывался гармонией и красотой, гулял, ахал, восторгался, проблемы начинались, когда он пытался донести свое квазициничное мнение о жизни до жителей городка, свою разочарованность бессмысленностью бытия, сокрушаясь о себе перед светлой наивностью ученых. В Городке не было принято сдерживаться, законы какой-то светской тактичности ученые выполняли только выезжая за пределы родного Городка. А в движении научной мысли царила диалектика – все сферы науки смежались. Любой физик Городка мог дать фору обычному «гражданскому» психологу, и любой историк «гражданскому» математику. Тогда, со всей прагматичностью ученого, собеседник пояснял, что вся эта ментальная вялость и чувство бессмысленности жизни от ограниченности и невежества, неудовлетворенность от недоразвитости разума и неумения созидать. Но даже если таких неприятных разговоров не случалось, гостю, через время, все равно становилось понятно, что жить тут не получится – никто не проявлял интереса к гостю, никто не пытался интегрировать его в жизнь Городка. Тем больнее было видеть, как дружелюбно и радостно втягивали в жизнь тоже новичка, который переезжал сюда работать. Нужно быть на волне Городка, двигаться туда, куда стремился он, желать того же. И тогда становилось понятно, что Городок – тот же Фироками, его следующий шаг. Еще безжалостнее, еще категоричнее, еще красивее, еще избирательнее. Только для доросших, до готовых к такой жизни. Пока Городок был только неприметным пятнышком на карте, формой напоминающим биологическое сердце, с четырьмя крапинками, похожими на неизвестные руны, филиалами НИИ Городка на юге, западе, востоке и севере Фироками.

— Ну, это тоже разумно. Наглядный смысл жизни, — пожал плечами Хан.
— Привет, — певуче раздалось как-то словно везде.

(Отдельно про научный городок можно прочитать в «А Прометей был после выдуман»)

Разноцветные потоки

Амий стоял среди разноцветных потоков, так выглядели люди там, где нет физических тел, проявленные воля и внимание.
– Как на базаре, – вздохнул он, вернее, решил, что вздохнул, – где эта девочка?
– Вон, фиолетовая, – раздался рядом голос Эрика.
От фиолетовой точки расходились потоки, обвивали другие точки, сплетались с потоками, болтались в квантовом пространстве, которое не было пространством в привычном понимании.
«Фиолетовой девочки» было очень много.
– Такая юная, а так разветвилась, – вздохнул Амий.
– Она только тут, в одной группе, юная. А так-то ей несколько десятков миллионов лет, как почти всем тут, – сказал Эрик.
– Да, неосознанно прожитые миллионы лет, удручающе, – сокрушенно сказал Амий, – тут? Где тут?
Вдруг спросил он.
– В мирах физической вселенной.
– Еще и миров куча? – грустно уточнил Амий.
– Ловушка есть ловушка, – словно извиняясь, проговорил Эрик и улыбнулся.
Амий оказался рядом с фиолетовой точкой, отраженной потоками внимания в бесконечность вариантов реальности.
«Девочка» не видела Амия, не чувствовала его прикосновений к потокам, она не осознавала реальность, все ее внимание было разбросано наблюдением за вариантами.
Амий искал уникальные данные потоков, снятые с информационного следа «местной Кейры» и Кейры мира н1. Электричество, на котором работает человек, обладает точными параметрами. В Фироками уже научились сверять электрические потоки людей.
– Ага, вот эти два пучка «наши», – сказал Амий, – и что она ищет?
Пучки были нестабильны, пытались не переплетаться друг с другом, а метнуться куда-то дальше.
Фиолетовые потоки Кейры тыкались в золотую и белую точки рядом с ней, пытаясь оплести их.
– А это кто? – спросил Амий, и сравнил следы точек с параметрами. Ему не нужны были записи, его память работала без сбоев. – Аха. Аха.
Он коснулся нескольких потоков, просматривая, что наблюдает Кейра.
– Оптимальная система. Кейра пытается выстроить оптимальную систему, – сказал Амий, – а как ей это пришло в голову?
Амий задавал вопросы вслух больше для себя, но, если ответы медлили появиться, отвечал Эрик.
– Уходят туда, где ждут, помнишь? – спросил Эрик.
– Так ее, вроде, эти пареньки везде ждут.
– Но у нас ее не ждут, любящую Глеба, а у соседей, любящую Гордея. Значит она пойдет дальше.
– Но что случилось, как ей пришло это в голову? Что ее так раскачало? Почему квантовая запутанность стала такой… сильной? А остальные? Убитая девочка почему-то помнит свое убийство. Мальчик, как его, и вовсе загадка – создал свой мир. Как они так сумели? Почему? Любили больше других? Хотели больше других? – всматривался Амий в потоки, – и ведь это все в разные моменты на стреле времени. Не было одного какого-то всплеска, чтобы их всех запутало. Но что-то же было общее. Кроме причины. Что-то вмешалось и дало шанс именно им получить то, что они хотят.
– Значит, это что-то или кто-то, должен выпадать из общей системы. Он не связан с ней. Но сделал то же самое.
– И у него могла быть другая причина, – задумчиво сказал Амий.
– Или такая же. Но у него хватило сил так сменить ветку.
– Должен быть след, но мы не знаем, куда смотреть, – сказал Амий.
– Этот кто-то появился лишь около полугода назад. И он до сих пор не там, где его ждут.
– Потому не происходит декогеренция, он еще ищет. И пока он будет ходить и искать, у тех, у кого слишком много электричества в той же причине, будут уходить в заметно другие ветки. Но! Должна быть какая-то зона рядом с ним. Все-таки в проявленных мирах наблюдения есть пространство.
– Значит все они должны пересекать чей-то один поток, – сказал Эрик, – он их притягивает, и они переходят с ветки в ветку.
– Кто-то очень сильный. Ну что ж, давай поищем, – Амий перевел внимание только на Дитта, Кейру и Талу, ветвящихся в бесконечность, и потоки вокруг них.
Спустя наблюдение, потому что времени тут тоже не было, Амий потряс головой, вернее, сделал привычное действие, которое переводилось бы, будь у него тело, как потряс головой.
– Нет общего потока. Вероятно, когда лишний пазл системы активизируется, излучает эмоции, тогда они притягиваются к нему, а так… или он их сбрасывает, или гаснет, так, что его не найти.
Эрик одобрительно покивал.
– Кто же ты такой? – задумчиво проговорил Амий, вглядываясь в разноцветное переплетение внимания, которое люди называли мирами.

(Отдельно про Амия можно прочитать в «А Прометей был после выдуман»)

По мирам

– Что случилось, Родон? – ответил Лоудж в выключенный гаджет. Родон звонил по срочной связи, по которой Власти могли дозвониться на аккаунт, сигнал проходил по всем телекоммуникациям, даже отключенным, пока адресат не отвечал, корифеев даже мог легко ужалить личный шокер, чтобы отвлечь, если нужный адресат не отвечал.
– Хан провалился в другой мир. Поднимай свой бестиарий, приведи мне его.
– Погоди, надо же проверить…
– Не надо ничего изучать и проверять, просто отправь туда какого-нибудь своего беса и приведи мне его! Сейчас. Я сбросил тебе его энергослед.
– Хорошо, я сейчас посмотрю, что можно сделать.
– Я здесь. Или мне приехать? Я могу сходить с твоей нечистью.
– Ничего не надо. Отстань от меня просто сейчас, – буркнул Лоудж, со вздохом отвлекаясь от очередного эксперимента.

ХХ
– Мне кажется, я могу нас вернуть. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, я никогда ничего подобного не де…
Девушка осеклась. Какое-то детское воспоминание пробивалось в сознании.
Савра закрыла глаза и почему-то знакомые разноцветные нити разветвились перед ней.
– Ты держись крепче, – тихо сказала Савра и пошла на голос, держа Хана за руку.
Теперь потемнело и перед глазами Хана, на миг разноцветная вспышка осветила все пространство. Он увидел как трогательная золотисто-сияющая ящерица, робко и решительно-цепко трогает ниточки, проверяя их, прежде чем наступить. Хан залюбовался и улыбнулся. И услышал знакомый ползучий звонко-шипящий стрекот. Серебристо-вишневая вспышка, лапка сияющей ящерицы на черной нити и знакомые голоса заполнили сознание.
– Уф, ну вы даете, – усмехнулся Мерджен, обнимая друга.
Родон поднял мертвый взгляд и бросил в гаджет:
– Спасибо, Лоудж. Он здесь.
– Я еще ничего не успел сделать, – удивленно отозвался ученый.
– Да и ладно, – равнодушно бросил Родон и сгреб Хана в объятия, вырывая из рук Мерджена. Детектив отдал друга и обнял девушку.
Родон чуть отстранил Хана от себя, глядя на него, потом хлестнул его по лицу и снова прижал к себе.
– Я тебя на цепь посажу, – прошипел он.
– Дурак, – рассмеялся Хан, целуя друга в висок.

Прошлое

Хан оглядел двор. Пятиэтажное кирпичное здание, подъезд, лавочка из брусков, на которой неудобно сидеть, деревья, напротив детский дворик как из старого фильма ужасов – ржавые турники, железные качели, с погнутыми трубками, шины, наполовину вкопанные в землю, и забор-решетка, за которым виднелись яркие детские качели и веранды.

Детектив достал гаджет, сигнала не было.

– Ну конечно, – досадливо прошипел он.

– И что теперь? – озиралась Савра.

Тут тоже был вечер. Двор был пуст, за деревьями на небе разлился невообразимыми красками закат. Закат был все тот же, как дома.

– Посмотрим, – Хан посмотрел на небо, – ночь фиолетовая. Это Фироками. И пахнет как в нем. Вероятно только это очень давно. Возможно, Фироками еще даже не отделился.

– Погуляем? – сверкнули глаза Савры.

– Нет, нас ребята ждут. Попробуем сначала связаться. Возможно, нам и так придется тут гулять дольше, чем нам захочется.

– А как связаться?

– У меня с собой гаджет Кейры. Попробуем связаться через него, там квантовый сигнал. Не самый стабильный, но хоть что-то.

Железное крыло: ребята, вы меня слышите? Хан.

Железное крыло: вы где? Мерджен.

Цвету: что у вас случилось? Хан.

Железное крыло: мы провалились в мир, где время сдвинуто, стоим на месте, боимся. Похоже, это Фироками. Хан.

Цвету: лучше бы к нам. Кто провалился?

Железное крыло: Хан и Савра, это наш аналитик.

Цвету: привет, Савра.

Хан снял видео и отправил.

Железное крыло: Родон звонит Лоуджу, чтобы он тебя вытащил. Мерджен.

Железное крыло: нам чего делать? Хан.

Железное крыло: ждите, пока, сейчас за вами придут. Попробуют отследить по сигналу гаджета. Мерджен.

«Нет, нет, вернись, Хан!»

– Слышишь? – Савра снова огляделась.

– Что? Вернее, слышу, как все громыхает, как они живут в таком шумовом аду?

– Тебя зовут.

Хан прислушался.

– Нет, не слышу, – мужчина сделал шаг в сторону, но Савра вцепилась в него.

– Не отходи, вдруг мы разлетимся по мирам, – девушка снова прислушалась.

ХХХХ

– Что случилось, Родон? – ответил Лоудж в выключенный гаджет. Родон звонил по срочной связи, по которой Власти могли дозвониться на аккаунт, сигнал проходил по всем телекоммуникациям, даже отключенным, пока адресат не отвечал, корифеев даже мог легко ужалить личный шокер, чтобы отвлечь, если те не отвечали.

– Хан провалился в другой мир. Поднимай свой бестиарий, приведи мне его.

– Погоди, надо же проверить…

– Не надо ничего изучать и проверять, просто отправь туда какого-нибудь своего беса и приведи мне его! Сейчас. Я сбросил тебе его энергослед.

– Хорошо, я сейчас посмотрю, что можно сделать.

– Я здесь. Или мне приехать? Я могу сходить с твоей нечистью.

– Ничего не надо. Отстань от меня просто сейчас, – буркнул Лоудж, со вздохом отвлекаясь от очередного эксперимента.

Пространство и время

– А, – обрадовался Фэдж, – возможно, нужно тут спросить не пространство, а время. Запроси время между кадрами.
Мерджен и Хан одинаково тепло посмотрели на Фэджа. Синие, очень темные, глаза криминалиста вспыхнули интересом. Но с Фэджем никогда не знаешь, связан ли его вопрос с делом, может, ему просто стало интересно. Фэдж часто решал какие-то свои задачи, непонятные никому.
– Время? – обернулся к нему Роддон.
– Да, если не отвечает пространство, можно попробовать выяснить его через время, – как что-то очевидное пояснил Фэдж.
Роддон пожал плечами и запросил время.
– Ага! – радостно улыбнулся Фэдж.
– 10 в минус 37 секунды? – удивился Хан, – это…
– Это очень быстро, – усмехнулся Роддон.
Хан посмотрел на довольного Фэджа.
– Теория квантовых переходов, – широко улыбался криминалист, ожидая понимания от оперативников.
– Родной, давай, как для альтернативно одаренных, – улыбнулся Хан.
– Фэдж пытается сказать, что это квантовый переход, – сказал Мерджен.
– Это я понял, по словам «квантовых» и «переходов», – усмехнулся Хан, – наверное, нужна более подробная пояснительная база.
– Время инфляции 10 в минус 37 степени секунды, – пояснил Фэдж, – за это время ложный вакуум переходит в обычный. Но в ложном вакууме постоянно происходят флуктуации, постоянно происходят квантовые процессы. И за эту долю секунды создаются новые вселенные. Камера, как наблюдатель, смогла зафиксировать квантовый переход. Если бы мы наблюдали появление Кейры, для нас бы она просто вошла во двор, мы бы не видели никакого затемнения, мы бы моргнули, а даже если бы не моргали, и наше зрение было бы совершенным, наша память выдала бы нам кусок данных, словно эта девочка всегда тут была. Но у камеры нет памяти и воображения, и мы теперь можем разбирать кадры на любые части. Поэтому удалось зафиксировать вот такое физическое явление. Я не был уверен, что эта величина постоянная, решил попробовать. Время могло быть другим, но, похоже, наш случайный эксперимент доказывает, что это время инфляции постоянное. Для нашей группы миров, по крайней мере. Надо сообщить в Академгородок, пусть зафиксируют и проверяют.
– То есть это доказательство, что Кейра Сонги действительно пришла из другого мира? – спросил Хан.
– М-м, – задумался Фэдж и взял из стаканчика соленую палочку, вкусно хрустнул, – можно и так сказать.
Роддон недоверчиво дернул головой. Проверил еще несколько раз, но компьютер упорно показывал один и тот же результат.
– Этого не бывает, – помотал головой Роддон.
– Ты к Лоуджу сходи, ему расскажи, чего бывает, а чего нет, все его призраки и прочая нечисть тебя с удовольствием послушают, – усмехнулся Хан.

Улыбчивый убийца

«Дверь открыта. Можно бы было сбежать. Я даже не связан. И у меня ясное сознание, никаких наркотиков. И дверь открыта. А, я уже говорил. В тот день, когда он вывихнул мне суставы бедер, я думал, что больнее не бывает. Бывает, конечно. Предела нет.
Я живу в этом сарае… нет, не так, я нахожусь в этом сарае уже 567 дней, плюс-минус неделя, я не могу разделить на дни первое время, только боль, ужас, отрицание. Не до календарей.
Смешно сказать, меня так долго раздражала и пугала эта детская картинка на каком-то то ли рождественском, то ли пасхальном яйце, которое висит передо мной. Все едино мракобесие. Знаете, вот эти липкие ужасы про кукольные детские миры. А тут еще боль. До тошноты страшно. Было.
Он оставляет мне свет, как будто знает, что я боюсь голых ламп. Кажется, что вокруг нищета и война, а скрипучая тусклая лампочка болтается на проводке. Всегда боялся ламп без люстр и абажуров. Еще вот газетка на столе, вместо скатерти — символ безысходного одиночества. Он словно пытается оживить мои кошмары, тут тоже на ящике лежит газетка. На ней остатки пищи.
Но в этой безысходности, в которую я попал, есть то, что спасает. Красота. Да, которая когда-нибудь все-таки спасет мир.
Узор паутины вокруг светлой сферы лампочки. Красиво. Это мой дневник. Мой календарь. Я проговариваю, что со мной было за день и накладываю на рассказ часть узора. Потом, стоит мне вычленить этот узор, как я вспоминаю, дословно, что было. Это не просто удобно. Даже если эту паутину бы смели, я смогу восстановить узоры дней в памяти. Если бы смелИ. Если бы смЕли. Однажды приходила тусклая, как эта лампочка, женщина. На 238 день. Смела паутину, отмыла кровь. Мне тогда казалось, что мне стерли память. Я тогда еще рвался в свою старую жизнь. Надежда — вот, что убивает и ломает. Не отчаяние. Я потом поняла. Отчаяние опасно только когда оно трахается с надеждой, и приходит к тебе с этой паскудной любовницей. Если ты сможешь соблазнить отчаяние, увести его, то оно придаст тебе сил и уберет страх.
Так вот, на 239 день, когда я вырвался из этого отвратительного тройничка — я, отчаяние и надежда, — я увидел, что паутина, с тем же узором, на месте.
Да, вот он. Мой черный друг, который вернул мне мой дневник. Я могу двигать пальцами, поэтому когда паук забирается мне на тыльную сторону ладони, я глажу его. Наверное, ему не нравится, но он терпит, понимает, что я никак иначе не могу выразить расположение. Он двигается дальше, к отвратительной распухшей ране на бедре. Сейчас будет легче. Я глубоко вдыхаю, а он безболезненно кусает. Говорят, что должно быть болезненно, от высокого уровня серотонина в яде. Но я не чувствую боли, а может, она просто меньше чем та, что уже есть. Я не знаю, что это за вид — он большой и черный, гладкий. Его яд растворяет ткани в опухоли на бедре и он ест. А мне достается эйфория, какое-то время без боли. Говорят, что наоборот, яд паука вредит сильнее, а эйфорию почувствовать человек не может. Но это говорят те, кто с начала научной истории открыли всего 10% видов пауков. Так что откуда им знать. Да и я не знаю, я же просто рассказываю про свой опыт.
Сначала я просто дышал, вспоминая, как это, когда тебе не больно. А теперь я могу думать. Куда быстрее и яснее, чем при боли. Но мы совсем недавно начали.»
-Нарыл все-таки, — вздохнул Хан, глядя на тетрадку в руках мужчины и покачал головой, — идем, мы накрыли на стол.
Родон вскинул мертвый вишневый взгляд на друга.
-У меня бурное прошлое, — развел руками Хан и улыбнулся.
Родон захлопнул тетрадку, поднялся и угрожающе шагнул к Хану.
-Ты ничего не можешь сделать с прошлым. И я не могу. И не нужно. Прошлое остается в прошлом, — улыбался Хан.

Сказка про некрасивую принцессу

Тала знала, что она непривлекательная. Ничего такого, никаких явных недостатков у нее не было, просто черты складывались как-то так неудачно, что делали девочку не просто невзрачной, а однозначно непривлекательной, совсем неинтересной. Но как любой человек, который еще не озлобился, не сталкивался с отверженностью той красотой, которой захотел обладать, Тала любила красивых людей. Она еще не злилась на них, еще не хотела стереть их всех с лица земли, чтобы не сравнивать себя с ними. Ей еще не было больно от красоты.
Она восхищалась красотой и смущалась, когда та отвечала дружелюбно.
А Хан был красив, как бог солнца, солнечно-шелковый, лебедино-изящный, и какой-то великодушно-высокомерный. Детектив больше был похож на менестреля из сказки, чем на жителя мегаполиса. Тала посмотрела на Мерджена и покраснела. Про них нужно сказку писать, про воина и менестреля. И принцессу. Некрасивую принцессу, которую бы они спасли…
[…]
«… Они сидели у костра.
– Там кто-то есть, – взялся за лиру менестрель. Мало кто знал, что она легко превращалась в лук и стрелу, которая возвращается обратно, поразив цель. Воин быстро обернулся, вглядываясь в темную стену…» – складывалась сказка у нее в голове.
– Я приехала в морг, страху натерпелась, конечно, у меня, знаете, с сыном-то не сложилось, может, я что-то не так сделала, не знаю… кроме Талы у меня никого близкого… плакала, конечно, трясла ее, звала, никак не могла поверить, что уморили они мою девочку… Тала, иди сюда, готово все.
«…Из леса вышло ужасное чудище, но друзья не спешили стрелять, хотя оно страшно выло и махало лапами, это была мать принцессы, которую король прятал в замке в лесу…»
– А? Ага, иду! – очнулась Тала от мыслей, достала чашку с начинкой и подошла к рабочему столу, где лежало уже готовое тесто.

Звездный мир

— Обожаю наше небо, — Хан протянул руку, словно пытаясь погладить звезды. С его глаз это, наверное, получилось.
Мужчина лежал на воздушной подушке и смотрел вверх и вдаль. Фиолетово-черная, узнаваемая ночь Фироками, как обычно, переливалась мириадами алмазных огней.
— А я тебя, — улыбнулся Родон, он лежал, оперевшись на локоть.
В «Звездном мире» можно было почувствовать себя среди звезд, площадка на высоте горного пика, воздушные подушки, чтобы можно было безопасно лежать, стоять, прыгать, бегать, заниматься любовью среди звезд, которые усыпали тут небо круглый год. Звезды отражали светочувствительные частицы и казалось, что звезды и над тобой и под тобой. Сияющие скопления складывались в случайные фигуры и можно было играть, как в «На что похоже облако», только со звездами.

Выбор 4 уровня ТРИЗ

Сознание Кейры потонуло в мягкой успокаивающе-алмазной тьме.
Лоудж смотрел, как компьютер записывает и обрабатывает данные мозга и электрических волн Кейры, наблюдая, куда проваливается сознание девочки.
Кейру снова окутало счастливое чувство уверенности. Как она могла думать такие глупости? Вот же Глеб, стоит рядом и улыбается, вот Гордей. Оба любят ее и знают, что она любит их и… что это? И любят друг друга. Кейра счастливо рассмеялась. Зачем же было такие глупости выдумывать, заставлять выбирать и ее, и их самих?
– Кейра? – позвал Лоудж.
Сознание девочки испуганно замерло. Не хочу. Не хочу возвращаться. Там одна боль. Кейра прижалась к парням, которые стояли рядом.
– Нужно вернуться, Кейра, – сказал Лоудж и потер глаза и переносицу, словно снимая усталость от очков, которые он давно уже не носил. Привычка осталась.
Не хочу. С отчаянием подумала Кейра и открыла глаза.

Забота

В притоне 38 горели светодиоды в местах скопления людей. Вечер был шумным, на улице шел дождь, и почти все обитатели притона были здесь.
Аалз сидел на одеяле, скрестив ноги, с томной улыбкой слушая гомон своей банды.
Раздался скрежет метала по бетону. Компания стихла, повернувшись на звук, как по команде, раздались нестройные удивленные «ой».
У стены, поигрывая металлической трубой стоял мужчина, чем-то похожий на Аалза. Тот поднялся и лениво направился к гостю.
– Тебе чего? – спросил Аалз.
– Это твоя семья? – кивнул Родон на компанию вокруг «скатерти».
– Вроде того, – усмехнулся Аалз, не оборачиваясь.
– Вот о ней и заботься. А о Паради забочусь я. Ты – лишний пазл в нашей мозаике.
– А, вот так, – усмехнулся Аалз.
Родон усмехнулся так же.
Мужчины какое-то время просто смотрели друг на друга и, казалось, общались мысленно.
– Хорошо, я подумаю, – Аалз пошел обратно, повернувшись к гостю спиной.
Родон направился к выходу и скоро он уже летел по ночному Фироками к дому детективов.
Аалз задумчиво смотрел перед собой, накрыв тонкими пальцами тонкие же губы. Серебристые глаза сверкнули улыбкой. Он вытащил из кармана одного из банды гаджет и набрал аккаунт Паради.
– Слушаю, – ответил солнечно-мягкий голос Хана.
– Помнишь мертвую женщину на парковке? Фаруз ее не убивал, – сказал Аалз.
– Приедешь? Расскажешь. Я у Мерджена, – деловито спросил Хан.
– Да, почему нет, – Аалз выдохнул тягучую улыбку, невидяще обвел взглядом банду, отдал гаджет, поднялся и пошел к выходу.

Луч в паутине

Внезапно Родон отвлекся от работы и посмотрел на Хана. Ревность неприятно злила, и садист не знал, как выплеснуть ярость.
– Мне иногда кажется, что ты в моей паутине и тогда я спокоен, – начал он трескуче и зло, не стесняясь, разумеется, Мерджена, – но потом я вдруг вижу, что нет, что ты не в ней, что ты можешь ускользнуть. Как тебя поймать?
Хан солнечно рассмеялся, но в пьянящем дружелюбном смехе можно было расслышать злую насмешку.
– Я никогда не буду в твоей паутине.
– Почему? – деловито спросил Родон, вперив взгляд в друга.
– Чтобы переселиться в твою паутину, она должна быть только моей. А ты дохнешь с голоду без своих мух, которых ловишь в нее играться. Я не буду среди них.
Мерджен тепло улыбнулся.
– Хан – солнечный луч, а не муха. А солнечный луч не поймать.

Я тебе нужен?

— Вижу след, иду по нему, — сказал Мерджен.
— Я иду тебе навстречу, — передал Шан. — Родон?
— Да, все нормально, камера передает, что он на третьем этаже, — отозвался криминалист.
ХХХХ
— Уходи через крышу. У тебя семь минут, — высветилось уведомление без адресата на гаджете мужчины.
Изящный мужчина поднялся и быстро, но не торопливо направился к крыше.
— Почему ты мне помогаешь? — написал он в ответ незнакомцу.
— Не хочу, чтобы тебя поймали.
— Почему? Я тебе нужен?
Убийца понимал, что помогать ему может только будущий клиент, тот, кому нужны его услуги.
Мертвый вишневый взгляд застыл на полученном ответе. Нужен? Он не задумывался об этом. Ему никто никогда не был нужен.
ХХХХ
— Тут никого. Ушел. — окинул холодным взглядом зал кафе Шан.
Мерджен повел головой.
— Опять. Он словно знает, когда мы рядом, — детектив хохотнул, — тебя, что ли, чувствует?
Шан задумался и коротко кивнул.
— Не словно. Он знает.

Бесконечная неизбежность

— Почему вы такие спокойные? — Савра оторвалась от документов и осмотрела отдел.
Мужчины расслаблено валяли дурака. Хан и Родон кидались друг в друга бумажными шариками, Фэйдж лениво щелкал настройками, направляя уничтожитель на упавшие на пол шарики. Мерджен смотрел в окно, где сверкал жизнью Фироками.
— Вы вообще не переживаете, что ли? У нас по городу убийца расхаживает!
— Так не один, — лениво отозвался Мерджен, отвлекаясь от Фироками и поворачиваясь к девушке. Он закинул руки за голову и полулег в удобном кресле. — Савра, это только в дурном кино или таких же дурных книгах сыщики считают своим смыслом жизни поймать убийцу. Или маньяка. Или еще кого. Но маньяков, убийц или других каких преступников не станет меньше. Тратить жизнь на одного человека, это… что-то из области эрофантазий. Как это в психологии? Отрицательная близость? Что-то типа того.
— Мы не при социализме живем, или как там Амий называет это… что-то из книжки тысячелетней давности… Эра протянутых рук или как-то так. Он коммунистический утопический строй так называет, — вступил в разговор Хан, — там есть нормальная цель, преступников переловить и перевоспитать. Всех. А мы живем в мире, который сам плодит преступников. Людям просто некуда деться, им ничего не остается, кроме как идти на преступления. Ты что, в школе не проходила, что ли, социологию?
— Проходила, поэтому и не понимаю, почему, если любой фирокамец знает про исторические законы общества, почему никто не сделает строй получше?!
— Потому что любой фирокамец так же знает, почему не получится, — ухмыльнулся Родон, — никто не хочет возиться. Дело-то неблагодарное. Куда вечно недовольных нытиков девать? Мещан, которым сколько ни дай барахла, все мало.
— Ну как-то можно же… научить… — начала Савра.
— Ну вот сейчас учат, всех, всему. И что? — ухмыльнулся Родон снова. — Поэтому Фироками просто исполняет законы общества, насколько возможно, не откатываясь назад. Побочкой, конечно, есть выброшенные из общества люди. Которым ничего не остается, кроме как искать смысл в преступной жизни.
— Даже если это психи, злые-злые поехавшие. Им некуда обратиться за лечением. Лечения нет. Они понимают, как их будут лечить, и, конечно, не хотят так лечиться, — сказал Мерджен.
— Поэтому мы просто неумолимое возмездие. Психи в Фироками просто должны знать, что мы их все равно поймаем. Что совершать преступления дороже, чем не совершать. Сегодня или завтра — но поймаем.
Мерджен вздохнул.
— А переживать из-за них, не спать ночами, тратить нервы и здоровье, даже настроение, все это того не стоит. Они мало того, что тут не кончаются, так они ж еще и в соседних мирах. Поймаешь его тут, а он продолжить гадить прямо рядом, на расстоянии одного выбора.
— Тогда зачем мы работаем? — спросила девушка.
— Ради их решений.
Фэйдж улыбнулся девушке.
— Как ребята сказали, чтобы каждый понял, что ему дороже совершить преступление, чем не совершать. Поэтому мир не станет лучше от сделанной нами работы, но он становится лучше от того, что мы ее делаем. Понимаешь?

Город для жизни

В Фироками сейчас шла программа уравнивания районов. В Городе не должно быть районов «опасных» и отличимо «благополучных», все должны быть удобны для проживания, хотя тематические районы, с культурными кодами, Фироками любил. Многокультурное многообразие. Азиатские, восточные, северные уклады – Фироками отдавал районы на откуп аутентичности. Но он же зорко следил, чтобы районы не превращались в княжества в Городе. Ни Власти – так называлась служба защиты населения и исполнения законности, – ни горожане не боялись «сунуться» в любой район. Любые попытки подмять под себя часть Города кем-нибудь дерзким и борзым кончались его выселением за пределы Фироками или его переселением в сексуальное рабство к желающим корифеям. Город был безжалостным. И равнодушным. Свобода многообразия поддерживалась за счет жестокого подавления любых попыток сдвинуть баланс. Любой, кому не нравился уклад Города, мог обратиться к Властям и попросить вывезти его за пределы Фироками. За счет Города. Но жители и приехавшие предпочитали жестокий Город привычному укладу мира. Технологии, возможности, и если твоя свобода не заключается в нарушении свобод других, то нетоталитарное отношение к любому самовыражению делало жизнь в Фироками намного привлекательнее, чем где-либо еще.

#Безднища

Завтра

Мы взяли комнату на сегодня и завтра, и, вероятно, поэтому решили не играть сегодня. Ну, потому что днем ждали пока вселимся (конечно, можно было оставить меня вселяться и пойти играть, но это бред какой-то, конечно. Оптимизация – зло, по мнению моего аверче), а потом устали и спали. А вечером нет смысла играть (как выяснилось позже, что еще как есть смысл! Самое главное время для игры вечером).
Но завтра будет все прекрасно, уверяет Мариян. Нас ждут миллионы, радость, творческая самореализация. И все то романтическое, что вы себе представляете, когда представляете тур с уличными музыкантами.
… Все это можно делать и в теплом Бургасе, если играть днем на людной площади, и вечером, там, где люди, то заработать можно столько же.
Но нет, конечно. Это бы тогда привело к ужасающим результатам, тогда бы ведь все могло получиться! Так и знаменитыми можно стать! Этого допустить мы никак не можем. Это разрушит нашу целостность. Нашу – это Марияна, конечно. Божен и Асен хотели бы, чтобы все получилось. Но если ты муха в паутине, то ты ничего не решаешь и твое мнение паука не интересует, поэтому ты только глубже и глубже проваливаешься в безднищу. А вырваться вопрос не стоит. Паук очень уж миленький.

Безднища

Я понимаю, зачем Мариян затеял скандал, это попытка принести дракону голову принцессы. Дракон – это я, принцессы – это люди, запутавшиеся в его паутине. Да, вот так он видит романтику. Мариян чехвостит Асена, что тот недоразвитый и что так себя вести с людьми нельзя, иногда достается Божену. Гармошечник не отсвечивает, поэтому получает только когда звучит общая фраза. Мариян посматривает на меня. Несмотря на то, что он кажется очень эмоциональным сейчас, холодные глаза паука-убийцы, как часто, застывшие, неподвижные, словно неживые. Он умеет ими улыбаться, и тогда в них словно вспыхивает и играет солнце – мой тотем. В остальное же время, даже когда он улыбается, если закрыть ладонью его нижнюю часть лица, станет видно, что глаза остаются холодными и неподвижными. Ну и есть у него еще вот этот, настоящий, его взгляд, тяжелый и знакомый еще с вечности.
– Святослав, Святослав, сделай, чтобы они не ругались! – обращается ко мне Божен, неосознанно понимая, что я могу остановить Марияна.
Но тот соскучился, он хочет бросить все и уйти со мной. Я не могу отказать ему в этом порыве. Зачем еще нужны друзья, как не для того, чтобы знать, что ты никогда не останешься один? Мариян резко начинает собираться.
– Уходим, – бросает он мне.

Те, за кем приходят

Сквозь миры

— Не бойся, мы те, которые хорошие, — улыбнулся ему Азат. Черный непроницаемый взгляд становился безжалостным. На мгновение раньше, чем медовые глаза Алика затянуло тьмой. Ничего, привыкнет. На снегу, на месте парня лежало черное перо. Азат поднял его и воткнул его себе в плечо, глубоко, вокруг выступила кровь, легко и нешироко взмахнул руками, и ворон поднялся с земли.
— Уходим, – каркнул Юль.
— Может, группами, чтоб незаметно? – предложил кто-то.
— Мы же вороны, кому до нас дело? – захохотал Юль, взмывая в небо. Стая снялась с деревьев, на какое-то время зачернив небо. Эд посмотрел вслед стае, задумчиво, но он бы не смог сказать, о чем он думает.
— Мы там так обжирались, там такие порции!.. – Рассказывала девушка в вязаной шапке мужчине. Про путешествие в Египет. Мужчина до боли в глазах, а может и в сердце, смотрел вслед стае.
Стая летела сквозь миры, листая Мультиверс, как книгу. Маршрут домой они знали отлично. Азат бережно прикрыв перо своими, летел чуть медленнее, Юль и несколько других воронов незаметно и уверенно страховали его со всех сторон. Совершенно случайно, под ненависть сбившейся в кучку ненужности попало воплощение разума Природы одного из Настоящих Миров, за пределами физической вселенной. Потому, те, кто приходит и собрались посмотреть на первые шаги и первые слова в настоящей жизни будущей Великой Природы, дающей Жизнь.

Ради раба

Мы будем жить с тобой в маленькой хижине

— У нас зима начинается, — сказал Ад.
Атмосфера расслабляла, не встретив никого в аэропорту, Элон начал улыбаться, оглядываясь.
— Давай найдем хорошее место у моря и начнем строить дом, — он выжил, теперь отчаянно хотелось жить. Если бы он сейчас увидел Алетту, он бы задушил ее снова.
— Давай. А пока мы его ищем и строим будем жить в лесу?
— Можем. Здесь же здорово.
Мальчик вздохнул.
— Здесь страшные насекомые, на которых у тебя может быть аллергия. Юджин вроде усиливал иммунитет, но все равно придется прививаться тут, я не хочу, чтобы ты заболел.
Они шли через лес, по проложенной каменной тропинке, Элон почесывался, зато его не мутило.
— Там на берегу есть времянка. Туда и пойдем.
Лес расступился, солнце, сверкающее в лазурной бескрайней воде, хлынуло на пару. Золотой песок мягко сиял. Океан могучий и безбрежный, заливал собой весь взгляд вдаль и вглубь. Элон задохнулся, окончательно поверив, что жизнь ему, наконец, улыбнулась. Мужчина зашел в океан. Теплая вода промочила одежду и обувь. Ад подошел, вскинув руки к губам. Элон лег на песок. Волны накатывались, толкались, пытаясь унести Элона в океан. Слезы навернулись на глаза зверя, он сглотнул, голова закружилась. Элон сел, обнял ноги Ада.
— Спасибо, спасибо тебе, — шептал Элон, он не мог говорить, эмоции сжимали горло.
— Это тебе спасибо, бог мой, — немного недоуменно проговорил Ад.
— Я всю жизнь мечтал жить у моря, спасибо что исполнил мою мечту, — тыкался в бедра Ада Элон, обнимая его.
— Я всю жизнь искал тебя, бог мой, — пожал плечами Ад. Он не торопил Элона, — может, ты разденешься, так удобнее плавать.
— Я не умею плавать, — смущенно улыбнулся Элон. — Ты научишь меня?
Ад улыбаясь покивал.
— А вон и хорошее место, — заметив деревянное бунгало в полосе травы, после песчаного пляжа, сказал мальчик.

(бонус, кусочек, которого нет в книге)

— Ну нет, наша хижина не такая, — Элон огляделся, щурясь и одновременно улыбаясь солнышку, подошел к окошку, которое непонятно как держалось посреди ничего и выглянул в него. — В нашей хижине можно ненастье пережить, у нас такое случается. А вообще, я бы и тут мог жить, главное ведь, чтобы рядом с тобой человек был нужный.

Око силы

Дождливые легенды

Сегодня меня разбудил грохот. Открываю глаза и что же я вижу? Одно из самых прекрасных явлений природы – грозу! Всегда, почти у всех, с грозой связаны какие-то надежды. У скептиков и мистиков одинаково оживляется взгляд при шуме ливня и грохоте грома. Самое романтичное произведение очень хочется начать читать или писать так: шум ливня пел свою песню, молния освещала небо цвета серебристого индиго… (у меня есть такое произведение, и при желании его можно прочесть). После такого начала мы все уверены, что дальше обязательно случится что-то интересное. Никто не думает о том, что под дождем сыро и холодно, а грязь и холодные капли бьют по ногам или пачкают брюки. Не говоря уж о том, что можно схватить насморк или что похуже.

За что я еще люблю эту деревню, так это за то, что здесь необычные явления случаются часто, и воспринимаются жителями как самое обыденное. Не зря тут, до прихода людей, жили ведуны. Может сейчас и имеет смысл рассказать эту легенду? Она короткая и не займет много времени. Когда ж ее рассказывать, как не в грозу? За моим окном льет дождь, я уже заканчиваю утренние дела, сажусь за стол у окна, с чашкой горячего чая (нет ничего лучше, чем любоваться грозой или снегопадом, – а для меня и звездопадом! – сидя в надежном, уютном, собственном доме) и вспоминаю рассказанное мне об этой деревне. По легенде отсюда нет выхода. То есть, недалеко город, и всегда можно уехать туда, попытаться вырваться из круга забытого проклятия. Но нет никого, кто бы не закончил свою жизнь здесь. Все возвращаются сюда. Пусть к старости, но кто сопротивляется возвращению долго и отчаянно, как ни ужасно, умирает, и его привозят хоронить сюда. Это касается в основном тех, кто родился здесь. Кто же прожил здесь несколько лет, может вырваться, и то, только если соблюдет при этом определенные меры предосторожности. Раньше здесь был только лес. Непроходимый и очень красивый. Такой, какой описывают в сказках и книгах. Здесь жили поселения колдунов и ведьм. Они не выходили никогда в обычные деревни. Это очень древнее племя, они следили за погодой, за урожаем, вели какую-то свою жизнь. Иногда кто-то доходил до них, и они врачевали. А потом туда пришла цивилизация. Пришедшим понравилось место. И они остались. Тогда ведунье племя прокляло эту землю и всех, кто родится на ней. «Раз вам так нравится тут, никогда вы не сможете уйти отсюда». Племя ушло дальше в леса. В общем, больше я ничего не знаю об этом племени, никому оно больше не встречалось, так, чтоб об этом говорили. Ну, знаю мистическую историю про то, как мою бабку из леса вывел синеглазый высокий волхв. В общем, мелочи. А люди жили и до сих пор живут в этой деревне. И что-то соблазнительное вьется в воздухе. Приезжие отмечают эту деревню, местные пытаются покинуть ее, или хотя бы выстроить из нее подобие города. Но цивилизация здесь не приживается. Так и существует израненная деревня, которую пытаются превратить в город. И эта борьба видна внимательному взгляду. Недавно начали вырубать березовую рощу и строить дома. Очевидно, очень понравилось кому-то место. Опять понравилось место. И тут будут жить люди и рожать детей. Которых будет прибирать к себе проклятие. Оно не страшно звучит. Оно страшно действует…

А! Наверное, я не очень подробно знаю легенду, потому что есть еще один пункт. Я не смогу объяснить эту неуловимую грань, где она начинается и где кончается, но проклятие начинает распространяться и на некоторых приезжих. Эти люди меняются, в их характере можно заметить характерные черты местных жителей. И им тоже ничего не остается, как только привязаться к этому месту. Но так как мало кто помнит эту легенду, о ней никто никому не рассказывает, и ее не воспринимают всерьез, а может кому и была она рассказана, так в нее не поверили. Цивилизация не может бороться с проклятием никак, кроме неверия. А проклятие, видимо, настолько объективно, что существует независимо от веры или неверия… Надеюсь, это все не устрашило моих читателей и не привело в уныние? Если уж местные не боятся, то вам и подавно нечего страшиться.

Весна в городе

Итак, вот я и в Городе. На вокзале продавали мороженое. Я, вообще, не забыл ни одну из радостей детства, чего и вам советую, дорогие мои читатели. Помните, все дети думают: когда я вырасту, я буду кататься на аттракционах каждый день, есть конфеты и мороженое, читать допоздна и смотреть кино весь день! Я практикую все, из того, что считал интересным в детстве, наслаждаясь взрослостью в полной мере. Да и вообще я считаю желание вернуться в детство следствием незрелости ума, неспособностью нести ответственность за свою жизнь и неумением выстроить ее так, как нравится. У меня в детстве, например, было одно желание – вырасти. Быть независимым от взрослого мира, став его частью. Теперь нас двое – я и мороженое, – и я размышляю, что делать дальше? Я знаю имя этого красавца, поэтому найти его адрес не составляет труда. Я заворачиваю в какой-то двор, – вот оно! – качели. Другая моя детская радость. Покачиваясь, я лезу в сеть и ищу адрес Демона сердца моей Подруги. Но что с того? Прийти к нему и прямо узнать, почему он не вернулся? Мне не будет от этого больно, что бы он ни сказал. Дальше я просто съем еще одно мороженое и придумаю как красиво и безболезненно передать все моей милой Подруге. Или, обычно, так любят делать девушки, крутиться у его дома, поджидая часами объект воздыханий и изумляясь случайности встречи? Девушкам почему-то кажется, что мужчины не видят эту фальшивую непосредственность. Всегда меня это удивляло. Я покачиваюсь на детских качелях, раздумывая. Так ничего и не придумав, я встаю и направляюсь в сторону его адреса. Придумаю по дороге. Это не очень близко, но сегодня тепло, и мне нужно время, чтобы подумать, поэтому я решаю идти пешком.

Собственные мысли захватили меня так полно, что наипошлейшая ситуация, которая только могла произойти, произошла. Я бы не стал ее рассказывать, дорогие читатели, придумал бы что-то более оригинальное, но так как моя встреча с этим вором лучших сердец все равно бы состоялась, – выследи я его у дома, приди к нему открыто, в общем, спастись от меня у него был шанс только покинув этот мир, – я могу рассказывать как все было на самом деле. Кто-то налетел на меня, скормив остатки моего мороженого своей одежде. Никакой интриги тут нет, я же говорю, конечно, это был он. Зачем еще в книгах с кем-то сталкиваться, если это не важный герой истории?
– Надеюсь, рубашке понравилось мороженое, – грустно говорю я и только потом понимаю, что больше никуда не нужно идти.
– Ты? – изумился он.
– Я.
– Как ты здесь? – он смущен и обрадован, и даже не пытается оттереть мороженое с рубашки. И вправду, какие мелочи.
– Да вот, думаю, подстроить случайную встречу или прямо прийти и узнать, почему ты не вернулся.
– Да, – его смутила моя откровенность.
– Да, – а что тут скажешь?
Он посмотрел в сторону, но на самом деле себе в голову. Перевел свой темный печальный взгляд на меня. Наверное, такой взгляд у принцев из женских романов, которые женщины пишут в своей голове, а не издают на продажу.
Он, решив что-то, кивнул.
– Пойдем.

Конфликтология от вампиров

Наша деревня могла бы послужить фоном для какого-нибудь фильма ужасов, в стиле законченного Замка Кафки. Это только со стороны, на теплом диване, кажется, что так интересно попасть в мистическое место, но, когда к нам попадает приезжий, увиденное кажется ему настолько странным, что он промаргивается и старается вовсе ничего не замечать. Местные умеют ругаться, не тратя нервы. Хотели бы вы так? Они могут кричать, плакать, но тут же совершенно спокойно говорить с кем-то другим, на другую тему, да даже с тем, с кем ругаются, могут на другую тему говорить дружески и смеясь. Тут же, в момент скандала. Иногда деревенские скандалы могут втянуть целую улицу или несколько. А потом разойтись, как ни в чем не бывало. Это если участвуют только местные. Но если в скандал удается втянуть чужака, приехавшего родственника, гостя, тогда, происходит колдовское действие. Представьте, ругаются две женщины, вокруг них собралась толпа, разделившись на два лагеря, все переругиваются. И вот, с одной из сторон, вдруг в скандал вмешивается чужак. Вы думаете, они все накидываются на него? Это частое типичное течение группового скандала, выбирать громоотводом контрольную, самую адекватную, точку. Но зачем бы тогда мне об этом рассказывать? Это и так все знают. О нет, здесь все начинают жадно слушать чужака, ничего не отвечая, и только когда он замолкает, кто-нибудь, иногда даже с его лагеря, подкидывает дрова в костер, чтобы чужак продолжал нести свой праведногневный монолог. И все слушают, впитывая живые эмоции, и даже тот, кого отчитывает чужак, иногда только говорит какие-то несогласные реплики, чтобы он продолжал. Если быть внимательным – весьма спокойные. И у всех настороженные спокойные взгляды. Задача – довести чужака до истерики, до удара, до слез, до края. Иногда, чужак в слезах убегает прочь, самые отчаянные зовут его назад, но, если он не останавливается, эта чуждая человеческому роду толпа не бежит за ним, наверное, это было бы страшное зрелище. Еще не научившиеся контролировать себя дети в нашей деревне так делают, и даже, как исчадия ада, пытаются выстучать палками и вызвать криками спрятавшегося где-нибудь дома чужака. Но взрослые нет, взрослые, улыбаясь, переглядываются и, довольные, расходятся по своим делам. Когда же в скандал не удалось призвать – не могу назвать это иначе! – чужака, то взрослые расходятся, как будто ничего не было, немного раздосадованные. Видимо, они не имеют живых эмоций и могут только имитировать их, поэтому им нечем питать друг друга. Я не знаю, что это за раса такая, мне больше нигде не встречались такие люди, только в нашей деревне. Я не умею так, поэтому не могу раскрыть вам эту тайну, хотя мне удалось научиться вести конфликт, не утопая в нем. Очень полезный навык, попробуйте.

Переводы

На охоте

Он ответил, как всегда, рыча, в своей манере, как наждачная бумага, давая мне знать, что канал открыт. Рашпиль получил имя не за голос. Рашпиль[1]– серьезный инструмент и он с ним очень хорошо управлялся.
— Я на охоте. Нет имени. Нет описания. Только паттерн поведения.
И я рассказал ему все, что у меня было.
Он ушел в оффлайн на несколько минут. Гул не изменился, поэтому я оставался на линии.
— Парень, который тебе нужен — Сонар, — сказал он.
— Сонар? — спросил я, чтобы убедиться, что я правильно произношу его имя.
— Дааааа… — он подождал немного, затем повторил, — Сонар. Он все слышит.
ХХХХ
В Секторе нет такой вещи, как личное пространство, есть только маленькие комочки мертвого воздуха.
Они зависают тихо, как облака пыли. Сонару будет нелегко сбежать — любой, кто будет его искать, будет не один.
В тюрьме тоже нет личной жизни. Мрачный аквариум полный акул. И много рыб-прилипал, но те не опасны. В том океане их только мурены боятся.
Я учился и снова учился. Метафизика и кинетика, книги и тело. Затем экзамены: люди. Чтобы выжить, чтобы продолжать учиться, чтобы зарабатывать. Чтобы оставаться остро отточенным.
Поэтому, найдя Сонара, я продал ему то, чего он хотел больше всего. Не золото, секрет гораздо более ценный: я рассказал ему, как нашел его.
Не правду, конечно. Но достаточно хорошую историю, чтобы убедиться, что он связался с Рашпилем, когда нашел себе новое место, чтобы слушать.

Карбон, Эндрю Ваксс

Только 3

— Есть четыре варианта.
— Но их четыре. А ты только…
— Для меня их только три. Возвращение — это не вариант.
— Почему?
— То, что я ищу, находится не позади меня, я уже это знаю. Потому что я там уже был. Так что, если я вернусь, я никогда не найду то, что ищу, понимаешь?

Карбон, Эндрю Ваксс

Родиться в городе

Темно-Белый план не включал Сектор. Там можно было удерживать только маленькие части территории, и то недолго. Обладать Сектором? Невозможно. Даже сама мысль была безумием. Чистой Зоной тоже, потому что она была такой большой и никогда не была нанесена на карты, она была такой разрозненной, что ее невозможно было завоевать.
Сектор был высокотехнологичным примитивом. Там было столько людей, что даже кислороду иногда не хватало места.
В Чистой Зоне был излишек всего, но полное отсутствие технологий… дикое место, где колдовство работало, а оружие нет.
Но был Город, его можно было захватить. Город, с его фатальным структурным потоком… правительства.
Темно-Белый, как предполагалось, включал расовую чистоту, но участники плана имели разные мотивы. Некоторые оригиналы искренне верили в чистую кровь, другие ставили на фаворита. Остальные были просто бандитами.
Участники второй волны, ненамного старше, чем я. Мотивов тех я не мог понять. Они не имели значения. Я знал, что в разведку ни с одним из них идти нельзя.
Чистокровные рождались и в Городе, и в Секторе, это сдерживало длинную руку альянса и не давало распутать последние нити. Но грабители все были из Города, и целью был Город. Всего взяли где-то 13-15 миллионов. Счастливые числа. Деньги где-то спрятали, где только сам Треугольник[1]мог найти. Они не платили заинтересованным, но всегда топили их. Никто из Треугольника никогда не видел зал суда, так что деньги были все еще там. Если местоположение менялось, это становилось известно трем лидерам второй волны — истинно верующие жили, чтобы оставить наследников.
Я почти погиб, чтобы найти тот притон. Не стать героем, не стать богатым. В смысле, не тем богатым, которые покупают барахло, но достаточно богатым, чтобы я мог перепрыгнуть Мембрану в последний раз и остаться навсегда в Городе. Жить, как чистокровка.

[1] Управление Темно-белых

Карбон, Эндрю Ваксс

Добавить комментарий