Истории с присутствием Яна Елма и Сола Эна
Спирали времени
— Сколько бы ты там не крутил и не вертел, из этой осины не родится апельсины.
— Если человека правильно обучить…
— Ой, только не начинай! Ни у кого нет столько желания, внимания и времени, чтобы глаз не сводить с кого-то и вот только правильно обучать.
— Ну не обязательно же глаз не сводить…
— Да ты что? Правда? Наверное, поэтому у некоторых хороших людей все равно так себе отпрыски получаются. Потому что ты им в уши надул, а они доверчивые святые люди поверили.
— А разве не я святой человек?
— Ты западло, а не святой человек. Ну разве святой бы считал, что все люди могут как он, когда в нем силы как в нескольких вселенных?
— Ты преувеличиваешь.
— Думаешь? Наверное, именно поэтому никто кроме тебя эти рычаги не крутит. Кстати, какую Вечность, ты из этой Апож пытаешься сложить?
— Кого-то похожего на тебя.
-… Ты помнишь сколько учителей надо мной билось? А ты пыташься это историческими событиями добиться и правильно выбранными родителями? Да ты у меня мечтатель.
— Не смотри на меня! Я тут совсем не причём.
— Ты мечта?
— Мечта.
— Ты с ним рядом?
— Нуу рядом.
— Значит ты.
— Это плохая логика! И, кстати, да, из этой осины не родится апельсины.
— Вы просто не умеете верить в людей. И что разочаровывает и в меня кажется тоже.
— Как долго он будет все это крутить?
— У него все время вселенной.
— В карты?
— На желания!
— Ну тебе бы только моё служебное положение использовать…
Что там, за гранью?
— Ян, ты мне можешь объяснить, почему выбрав работать в Фироками, мы еще берем задания в мирах, где даже ровную дорогу проложить жители не в состоянии. И где приходится ходить в таком виде, словно мы несколько дней по лесам и полям за едой гонялись?
Трое вооруженных мужчин в коротких тогах шли по разбитой дождями и повозками дороге. Солнце повисло над горизонтом, как серый мешок, забытый на внезапно сломавшемся кране. Зелень полей была заброшенным творением природы, вроде красиво как творение, но безобразная неприбранность утомляла и не радовала глаз.
— Ну ты ведь принц, — ответил единственный знающий куда идет, если судить по четкости его шага и потому что он был впереди группы, блондин с пронзительным перламутрово-розовым взглядом.
— Ну, я допустим принц, но причем тут такое состояние дорог?
— Так твой мир точно такой. Вот мы и ходим там, где тебе привычней.
Сол Эна возвел глаза горе к небу.
— Салма, отдай мне свое копье, — обратился он к юноше, что хвостиком пристроился к блондину и старался шагать так же целеустремленно как он в отличие от тащившегося и ноющего сзади брюнета.
— Зачем?
Юноша посмотрел на Сола уже готовый к абсурдности ответа мужчины.
— Я его им убью.
— У тебя же есть твой меч, — захихикал он.
— Твое копье более длинное, а я нормально по этой дороге до этого изверга заботливого дойти не могу… Так, а это у нас что?
Сол даже присвистнул, наблюдая полное отсутствие неба и части пространства впереди.
— Провал конструкции, именно из-за этого мы тут.
— Салма, дай яду.
— Возьми у себя сам. Что ты как не змея-то? – выглянул светящийся весельем Салма из-за притянувшего его к себе Яна.
— Ян, я должен тебе напомнить, что я талантливый, но не Природа и не Создающий. Нам нужно было кого-то взять с собой.
— Но ты хорошая ищейка. Так что ищи. Этот лентяй здесь.
— И у меня все еще вопрос. Почему мы сразу сюда не пришли? Зачем мы тащились все это время по дороге, да еще в таком маскараде?
— А разве ты не скучаешь по своему отсталому миру?
Салма залился смехом на ответ Яна.
— Это была хорошая шутка, Ян.
Сол покачал головой и взлетел в серое небо черным вороном, выискивая того, кто начал строить мир, но так и не закончил, забросив его до половины. Теперь у него будет причина все доделать, потому что рядом будут Жизнь, Правда и Стимул.
На море
Боль приходит и уходит, как волны у ног. Но волны — это лишь вода, океан. А боль — она своя собственная, единственная, тупая, приводящая к удушью. Она давит, она сгибает, она выворачивает на изнанку, потом отпускает, отходит в сторонку и ждет. Ждет пока ты не забудешь, что она присутствует в твоей жизни, и вот, когда ты отвлекаешься, когда кажется, что у тебя все хорошо, когда нет поводов для грусти и печали возвращается боль и снова рвет твое сердце, сжимает горло, так чтобы легкие горели, не дает закрыть глаз, стучит однообразной мелодией в голову. Она как садист на обучении проверяет свое домашнее задание на тебе. И ты ничего с этим не можешь сделать, ты всегда с ней наедине.
Тяжелая, пьянящая весна врывается в окно, совсем скоро, еще пару недель и у она умрет. Умрет под звуки волн, под детский смех, под аккомпанемент летнего освежающего дождя. Умрет, когда над бриллиантовым городом вспыхнут ночные звезды, когда парочки еще будут целоваться под ее пьяным ароматом. Она умрет, а деревья еще будут цвести, но уже иначе, по-летнему. А сейчас она хоть и слаба, но взвивает белую занавеску, стараясь напугать еле слышные классические музыкальные звуки. Она подолом сметает в чистую воду бассейна розовые лепестки с цветов. Она еще старается радовать своим ароматом, но прекрасно понимает, что умирает.
Ночь еще пытается спорить с утром. Серость за окном перебитая нежным розовым цветом роз. Достаточно темно чтобы продолжать спать, достаточно светло, чтобы видеть предметы в комнате. Если выключить музыку, то можно будет услышать плач океана. Но и в себе достаточно таких звуков чтобы добавлять еще и чужие.
Прохладная вода обнимает тело. Боль целует сердце. Весна гладит по голове. Он знает, что его ждут. Его всегда кто-то где-то ждет. И он принимает это ожидание. Это его жизнь.
— Держи, — на краю бассейна стоит кружка. От нее поднимается пар и разносится пряный запах. Он принес ее, красивый и острый, с разодранным и вывихнутым плечом. Может залечиться, но оставляет ее, так. Он знает, что так она ему нравится больше. Утром, когда солнце оближет край океана и попытается поцеловать черные глаза, на его теле не будет ран.
— Спасибо, — чай обжигает. Мир движется. Город не закрывает глаз.