(Про героя можно прочитать в книге «Туда, где тебя ждут. Лишние пазлы«)

«Со мной что-то не так. Я делаю что-то не так» — зациклено гоняла по кругу мысли Горячка, поднимаясь по темной лестнице.

Дом готовили к сносу, даже не один, а весь квартал, это была старая вынужденная постройка, теперь Город мог избавиться от вынужденного и выстроить удобное место для жизни. А пока Город готовил ненужное к сносу и переселял тех, кто жил в квартале, место пытались занять подростки, наркоманы, опустившиеся рабы и еще более опустившиеся господа, приезжие не сумевшие найти себя и те, кто еще боялся города, но не боялся окраин. Это было как место самовыражения, потрясти кулаком, а потом уже уйти туда, где жилось намного лучше, где их действительно ждали. Перевалочный пункт. Тут не задерживались больше, чем на сутки. Коридоры и покинутые комнаты старого общежития, огромного дома, успели уже разрисовать. Это не были красивые, осмысленные и захватывающие граффити, это были обычные выкрики не красивыми линиями, перекрестья, какие-то пятна, что-то пытающее быть похожим на искусство, но старательно замалеванное тем, кто против, кто не терпит красоты, потому что ему она недоступна. И при этом тут могли развесить разноцветную гирлянду, притащить сюда горшок с комнатным цветком. Были комнаты с удобной мягкой мебелью. И открытый огонь. Место, которое хотело жить, но не могло, не умело.

Горячка остановилась перед разбитым зеркалом. Куча всего отражалось в мелких осколках, но только не она. Лоудж правильно считает ее не настоящей девочкой, она ведь ей и не была. Она просто навязчивое чувство, которое он не согласен испытывать, а испытывает куча его пациентов.

Горячка двигалась по коридору, в этом доме она чувствовала всех, и у всех от присутствия Горячки повышался градус наваждения. Но сегодня она никак не могла впитать их чувства, её мысленная карусель не давала ей покоя. Ведь не может быть, чтобы с людьми было что-то не так, с другими чувствами было что-то не так, раз они проявляют к ней разные виды жестокости, значит, что с ней что-то не так. Это она что-то говорит, что они позволяют жестокость по отношению к ней. Она что-то делает, что они считают, что она будет только рада такому отношению. Она ведь видела, какой нужно быть, чтобы к тебе проявляли нежность, внимание, чтобы заботились. Но она такой просто не умеет быть, когда она такой пытается быть, видно фальшь, и она почти сразу ломается, не вынося беззащитность, в которую нужно играть, она ведь не такая, другая, вот и получается, что раз другая, то и отношение другое, но почему именно такое?
«Что же мне делать?» — думала Горячка, и озера её глаз наполнялись непролитыми слезами до самых краешков века, почти касаясь ресничек.

Она остановилась в дверях одной из комнат, где беременная женщина прикручивала к крючку для люстры прочную веревку. От неё исходило очень странное наваждение, как-то по-новому ощущаемое, как грань с безумством и мечтой. Горячка вошла в комнату. Она всегда спасала людей, не давала им уйти в мир грёз до полного конца, оставляя им возможность выбора, возможность спасения, так чтобы они не соприкасались с поглощающим разум Безумством. А тут она не смогла себе отказать в удивительном, и поэтому не останавливала женщину, не успокоила её не проявилась перед ней, а поедала красоту из-за спины, наслаждаясь наполняющей красотой. Она словно сама попала под наркотический дурман, и женщина казалась далёкой, как её поступки, хоть она и была рядом и Горячка понимала, что делает девушка, она уже такое видела. Удивительно как часто люди отключают себя, выбрасываются из тел прочь, но никуда не уходят, просто бегут к новому телу.

Девушка оттолкнулась от спинки кресла и повисла на верёвке. Горячка смотрела, как она заколотила по воздуху ногами, как вцепилась в верёвку на своей шее, ощущение наваждения стало больше.

Горячка даже приподняла голову, впитывая в себя совсем новое наваждение, удивительное на вкус. А в это время девушка перестала контролировать свой мочевой пузырь и по её ногам потекла моча. Лицо её стало багрово-синим.  Хрипов уже почти не было слышно из-за ставшего огромным языка. А Горячка не могла себя заставить остановиться приумножать чувство и потреблять его. Пока не наступила смерть.
И вот тогда, она поняла, что произошло, тогда до неё дошло, что она убила нечто живое, продолжая плодить в ней наваждение, и Горячка закричала.

Она кричала пронзительно и страшно. Её мощь ударила по людям в доме и их охватила безумие, которое рождала Горячка усиливать в них. Весь дом одним разом сошёл с ума.
***
— Нам показалось, что это ваш случай, доктор, — сказал мужчина, продемонстрировав значок властей при встречи Лоуджа около сошедшего с ума дома представившись Владом Короленко, — мы тут сами вроде как справляемся. Они не агрессивные, успокоительной бомбы на всех хватило. Но есть девушка, к которой мы подойти не можем, успокоительное её не взяло. Ну и ядренная эмоциональная вспышка, то, что и должно быть вам интересно.
К Владу присоединилась коротко, совсем под мальчишку стриженая девушка и они повели Лоуджа и Глена к дому.
— По вашей инструкции уже снимают параметры и берут образцы. Вот группа наших специалистов, — девушка указала на группу в белых комбинезонах.
— Глен, проверь, что там они насобирали, мне нужны точные данные, — бросил Лоудж своему помощнику и Глен тут же оказался около группы в белом.
Влад не стал останавливаться, указав Лоуджу путь к лестнице, и сам первый по ней поднимаясь, девушка шла на ступеньку ниже Лоуджа и мужчине показалось, что она страхует его, потому что в таком месте не угадаешь откуда ударить может.

— Знаешь, Влад, наша работа все же не всегда чёртово поле одуванчиков… — заговорил парень у дверей в одну из комнат, явно продолжая вечную тему с напарником, но оборвал себя, заметив за спиной товарища корифея Фироками, парень не был коренным жителем города, он приехал из страны, граничащей с городом, и смог защитить свою квалификацию став одним из властей, он не знал ещё всех корифеев, он определил для себя как приметы, что у них у всех длинные волосы, они все высокие, не выше среднего, а именно высокие и у них даже при их дружелюбном отношении к людям взгляд варьируется от холодного до безжалостно, у тех, кто только пытался попасть в звание корифеев, всегда чего-то еще не имелось, иногда все же длинны волос, реже — взгляда. — О, так быстро.
Парень бросил взгляд на забившуюся в угол девушку и только после этого отступил от двери. Девчонка не казалась опасной, но к ней нельзя было подойти, не только потому что она иногда начинала бегать по небольшому помещению, а потому что рядом с ней всех перегибало пополам от нереальных видений. Даже просто стоя в дверях, уроженец монго чувствовал себя странно, ему все время казалось, что он видит степь и несущегося на него чёрного коня Смерти. Неприятное и страшное видение.
— Мы опасаемся в нее стрелять, — пояснил Влад Лоуджу почему власти не трогают девушку, — что успокоительным, что шокером. Сами видите, она тощая, массы тела явно хватит только, чтобы ее шокером убить, ну и явно психические проблемы. А успокоительное, если ее бомба не уложила, мало ли что дополнительная доза даст и даст ли.
— Значит, вы ее видите, — произнес Лоудж негромко, моментально признав в девушке Горячку, только выглядела она сейчас откровенно плохо.
Казалось на лице остались только глаза, огромные серо-водянистые, щек совсем не было, торчали страшно скулы, она еще немного и могла бы напоминать мумию, куда только делись приятные глазу формы тела. Горячка не отличалась фигуристостью, но вышла в мир Фироками она здоровой девушкой, а сейчас в ней было нездоровым буквально все. И потрескавшиеся белые губы, и серый цвет кожи, и перекрученные космы волос с мусором в них, обкусанные неровно по мясо ногти. Даже свитер, который он сегодня видел на ней выглядел с утра пусть странным, но все же свитером, некой формой одежды. Сейчас это было распадающееся тряпье и вязки там никогда и не было, только какие-то невнятные узелки.

И дерганные укороченные движения, бегающий взгляд, все говорило о физическом и душевном нездоровье.
Лоудж вздохнул. Он ведь пытался избежать такого, но иногда существо проявляет упорство в разрушении собственной жизни и его предостережения просто не могут сработать.

Мужчина шагнул в комнату к на миг заметавшейся Горячке.
— Доктор?..
— Стойте там. Это моя пациентка. Я сейчас все решу.
Лоудж бросил быстрый взгляд на все еще висевшую под потолком беременную девушку, сделав вывод, что, скорее всего, она была в какой-то причастности к тому, что произошло с Горячкой, если учесть, что любые сильные и болезненные эмоции его пациентов загоняли Горячку под стол.
— Навеж, — позвал он девушку, забившуюся между диваном и креслом при его приближении и выставившую раскрытые ладони вперед, не подпуская его к себе.
На одной из ладоней кровоточил порез. Лоудж нахмурился, у Горячки не могло быть пореза. Эмоционально она могла меняться и вслед за этим менять и вид того как она выглядит, но у нее не было физического тела, она не знала что такое физическая боль, она не знала как раскрывается от пореза кожа, какие кровеносные сосуды затрагиваются и как струится кровь по руке. Если бы она создавала порез, то он выглядел бы менее натурально, только так, как она это видела. А тут все было настоящим, даже торчащий кусочек стекла, блеснувший от света прожектора установленного в коридоре и направленного в комнату.

Лоудж спокойно взял выставленную ладонь и развернул ее, чтобы было легче избавиться от стекла. Горячка замерла, наблюдая за действиями мужчины. Ее ладонь была холодной и больше не была похожа на плотный воздух, где температура равна температуре окружающей среды. Это тоже беспокоило Лоуджа, как лечить чувство, в которое даже иголку не воткнешь, хотя по иронии, как раз сейчас воткнуть получилось бы. Девушка подползла к Лоуджу и прошептала:
— Я теперь как они. Я теперь только забираю.
— Навеж, нельзя так разговаривать. Это обрывки предложений, а не предложения.
Девушка вздохнула и устроила свою грязную голову на плече мужчины, прижавшись к нему.
— Я не понимаю. Не умею. Это так сложно. Столько слов. Все такие большие, такие разные. Так сложно объяснять. Почему ты не слышишь моих действий?
Лоудж проигнорировал эмоциональный поток слов.
— Расскажешь что произошло?
Горячка подняла взгляд на все еще висевшую беременную.
— Можно я в тебе спрячусь? – спросила она мужчину, переведя на него свой озерный взгляд.
— Можно, — Лоудж отпустил ладонь Горячки и рукой создал полукруг изображающий часть объятий.
Девушка отвернулась от трупа и как-то вкрутилась в мужчину, оказываясь на его коленях и прижимаясь щекой к его груди.
— Ловко он, — тихо прошептал житель степей, наблюдая как Лоудж замкнул объятия, и безумная девчонка совершенно успокоилось и черный бешеный конь Смерти прекратил свой бег, растаяв среди теней длинного коридора.
— Я не смогла остановиться, — прошептала Горячка Лоуджу. – Я так хотела больше не горевать, а она дарила радость. Как радость, когда мужчины напиваются и поют, только она меня не посылала к чертям, не проклинала меня. Это было так красиво. Я прикоснулась к ней и не отпускала. Не отпускала… — голос Горячки становился все тише и тише, и вдруг она отчаянно горячо прошептала, — я привела Смерть.

Девушка выдохнула с облегчением, как сказала единственное, что ее удерживало в мире, признание собственной вины, закрыла глаза. Тело ее расслабилось, и дух убежал в черноту, ее образ потух, он почти выскальзывал из рук, из памяти мужчины и осталась только неясная тень, которую нельзя было взять на руки и унести из этого разваливающегося дома. На мгновение пропало все, а потом на руках у Лоуджа появилась похожая девушка.

Наркоманка с исколотыми руками, в грязной одежде со спутанными волосами, ногти были обкусаны по самое мясо, от нее неприятно пахло нечистотами, только на лице еще сохранились черточки красоты, что-то прекрасное еще виделось в изломе губ, в темноте теней ресниц, но было уже понятно, что красота эта тающая.

Лоудж поднялся и совершенно легко поднял истощенное тело девушки. Что-то не давало ему покоя, какая-то забытая мысль. Какая-то непонятная тень у ног. Когда он выходил из комнаты, власти уже начали свою работу, а он, спускаясь по лестнице и чувствуя сопровождение коротко стриженой женщины за собой не мог понять, зачем он с собой забрал эту наркоманку, кто она, что ему было от нее нужно. В той комнате что-то произошло. И он хотел теперь знать что.

Прожектор освещал всю комнату, но одно место оставалось темным, как легкая тень, словно мотылек завис перед лампочкой. Что-то совсем незаметное, что-то не привлекающее внимание, но то, что не должно здесь быть. Она осталась там, почти незаметное пятно женского силуэта.

***
— А мне? — удивилась Наваждение, когда в задумчивости Лоудж не подал ей вилки, а собрался встать из-за стола, закончив завтрак.
Он вздрогнул и взглянул на девушку с озером слез в глазах. Вчерашний вечер не укладывался теперь в голове, смешиваясь со знанием и полным непониманием, как он забыл про нее и почему она тут, когда тело сейчас чистится в палате. И что вообще произошло. Она была такой как всегда, не вчерашнее перешедшее в сегодня измученное тело.
— Где ты была вчера?
— Не знаю. Я не знаю когда было твое вчера. А вот сейчас я была со Страстью, он мне показывал свои залежи. Носил меня повсюду. Может и во вчера тоже носил, — Наваждение пожала плечами и указала на пустой стол, — а я? А как же я?