Месяц: Январь 2019

репост от директора #творчество Садизм.
Ну, вы знаете — я тут буду часто говорить, вы же знаете, как будто у нас один уровень образованности и интереса, а вы читайте это, как «это открытая информация, которую легко проверить, если не знаешь», — что я садист. Словарь дает определение такой девиации, как «сексуальное удовольствие получаемое от мучений другого». Но садизм — это омоним, у нас нет другого слова, чтобы называться им. Нельзя получать удовольствие от мучений другого. Это оксюморон. Те жалкие люди, которые склонны пытать других, таким образом пытаются отрицать свою ничтожность, они, конечно, не получают удовольствия, а просто пытаются разделить с кем-то свою собственную боль и свои травмы. Они аберрируют идею садизма. Как всегда, травмированные люди искажают любую идею — власти, любви, дружбы.
Название девиации, как вы знаете, произошло от фамилии французского системообразующего философа Донасьена де Сада. Логично и понятно, что сам де Сад, садистом быть не мог. И верно, он был либертином. Было такое гедонистическое движение в Европе того времени. Непонятно, зачем было придумывать термин «садизм», ведь все, что описывал в своих трудах де Сад — был либертинизм. То есть, термин уже был.
Лучше описал психологическое состояние в этой сфере Леопольд фон Захер-Мазох. Он уже писал о переживаниях и о причинах потребности в мазохизме. Сад лишь обличал лживость морали, основная его идея была, что добродетель основывается на страхе наказания — человеческого или божьего. Он чесно говорил, что все похабные сцены в его книгах нужны только для того, чтобы привлечь читателя, чтобы ему было проще воспринимать философские идеи, потому что сама по себе философия скучна, и интересует только задротов, а он не хотел обсуждений идей в узком кругу, хотел донести их до широкой массы населения. Поэтому, ничего нового де Сад не привнес в саму идею — то, что принято сейчас считать садизмом или его клоунской отрыжкой — бдсм, это либертинизм и гедонизм. Де Сад просто записал то, что происходило тогда среди любителей похрустеть французской булкой под вальсы Шуберта в упоительные вечера, что Европы, что России с ее вырожденцами царями-юнкерами и прочей плесенью. Де Сад призывал не бояться бога и церкви, потому что, судя по тому, что вытворяют благородные господа, Бога-наблюдателя нет. Де Сад сам говорил, что никакие из его пыток не были выдуманы, он все видел. Но он единственный, который заметил в либертинизме систему, причины, потребность, поэтому, его книги это первая систематизация того, что было задолго до него и всегда будет.
Захер-Мазох был позже Сада, и мог уже прочесть и обдумать его труды, развить их. Мы ссылаемся на них, потому что кроме них никто по этой теме системообразующих трудов не писал, потому их имена и легли в название терминов. Потому садизм и считается девиацией, потому что в основе садизма лежит утоление устремлений личности.
Диалектически — да. Все, что мы делаем, обязательно утоление устремлений личности. Даже полностью и искренне альтруистические устремления, удовлетворяют наше желание быть человеком, быть хорошим (по нашей системе ценностей).
Так вот. Садизм, в том смысле, в котором его понимают те, кто сейчас честно называет себя садистом, сторонник идеи доверия и любви, в ее всех формах. Садист не получает удовольствия от мучений другого, садист получает удовольствие от того (здесь правильно написано, во избежание невежественных попыток читателя почесать свое знание русского), что может доставить наслаждение партнеру, через неочевидный процесс наслаждения — боль. Практика садизма-мазохизма, это следуюший этап доверия в любви. Подчиненный знает, что садист его любит и все, что он делает, это проявление любви, а не причинение страданий. Он может довериться в опасном действии. То есть, принимающий мазохистическую роль, испытывает удовольствие не от боли, а от любви и доверия, и тогда боль перестает быть болью, а становится наслаждением. Садист же упивается властью не той, что может заставить страдать, а той, что может превратить очевидно-болезненное, в осознаваемо-сладкое. И элемент принуждения в этой практике — это не подавление партнера, а протягивание руки и сопровождение через боль к наслаждению. Показывание и раскрытие граней наслаждения и любви. По сути, занятие садистское любовью, это «я люблю тебя всегда, люблю когда целую, люблю, когда бью, я не могу ничего сделать, не любя тебя» и когда мазохист чувствует эту любовь в болезненном акте, тут и происходит таинство близости, между двумя, занимающимися любовью.
Конечно, не все доросли и нуждаются в таком уровне близости. Но понимать, ради антиксенофобии, это стоит и полезно. В смысле, полезно понимать, что есть люди, которым нужны уже новые грани любви. Дело не в пресыщенности и не в поиске нового, дело только в сближении. Такие пары просто хотят быть ближе, пускать друг друга в новые сферы и окрашивать любовью сферы, где любовь неочевидна. Так же, как садист, когда он проявляет власть, он ее проявляет, чтобы усилить чувство уверенности и безопасности партнера.
Так что, когда вы, пытаясь беззубо язвить, предлагаете мазохиста ударить, мол, тебе же нравится, вы жалко предлагаете ему впустить вас в его сферу любви. Попрошайничаете. Ему не нравится никакой процесс, ни побоев, ни насилия, ни униженной подчиненности, ему нравится чувство любви и безопасности в руках любящего его садиста. Поэтому, не надо так явно расписываться в своих ненужности и невежестве.
Я — садист, и мне уже скучно писать про незрелую любовь, поэтому мои книги про любовь, конечно, садистские. Но я, как и де Сад, пишу не ради этих сцен, это лишь среда, я пишу ради социальных идей, которые призывают лучше понять себя, и улучшить свою жизнь, а сексуальные сцены — это просто часть жизни. Я пишу только те сексуальные сцены, в которых герой принимает или подтверждает какое-то решение или состояние. Поэтому, не пугайтесь. Это всего лишь еще одна сторона жизни. У меня много книг будет, где герои проявляют любовь именно так. Но как говорил Ларс фон Триер — убитый осел не должен стать оправданием не смотреть Мандерлей (кстати, тоже сильно рекомендую)
«Ради раба» теперь можно приобрести здесь: https://bookscriptor.ru/books/radi-raba и в печатном (360 р), и в электронном виде (100 р).
Или в пиратских библиотеках можете поискать, я видел уже))
Я пока горжусь, что я там появился))
#доверие #любовь #книги #проя

BOOKSCRIPTOR.RU

Альбирео Святослав: Ради раба

Или здесь: https://litmarket.ru/books/radi-raba

Сама пойдёт

…Да, я изменник родины, если вы — патриоты,
Если родина — ваши поместья,
Если родина — ваши кассы и вклады,
Если родина — смерть от голода на обочинах,
Если родина — малярийный озноб,
Если родина — ваше право сосать из нас кровь на фабриках,
Если родина — лапы помещиков, дубинки полиции,
Если родина — американские бомбы и базы,
Да, я — изменник родины.
Напишите на трех столбцах трехаршинными буквами:
«Назым Хикмет остается изменником родины».

Назым Хикмет, турецкий поэт-коммунист (1902-1963)

А то тут какую-то мерзокиношку форсят, про то, как партийцы обжирались во время Блокады.

Я понимаю, что эти ребята по себе судят, конечно. Но вот отсылка к историкам и фактам. А! Бегло у режиссера вычитал фразочку по поводу того, что ему про киношку заявляют, что это вранье «Пока в вопросы творчества влезает историческое общество […] мне там делать нечего». Действительно, гады какие, эти историки, они тут сняли, а эти лезут со своими историческими фактами!

И у меня все тот же вопрос, к тварческим людям —

Почему же вам, суки, не стыдно?

NEWREZUME.ORG

Блокада. Как питался Жданов в блокадном Ленинграде

Блокада. Как питался Жданов в блокадном Ленинграде 2014 » Февраль » 14      Категория:  Очерки. Истории. Воспоминания Шрифт:  Больше ∧  Меньше ∨ Выберите язык: Выбрать язык​▼ Оживленная дискуссия на казалось бы сугубо исторический вопрос на тему того, питался ли первый секретарь Ленинградского обкома ВКПб Андрей Александрович Жданов пирожными и прочими деликатесами в годы блокады,развернулась между министром культуры РФ Владимиром Мединским и либеральной общественностью в лице в первую очередь депутата петербургского ЗакСа Бориса Вишневского. Надо признать, что хотя г-н министр — неуч и истории не знает (подробности — в нашей статье «Крокодил прапорщика Мединского»), в данном случае он правильно назвал все это «враньём». Миф подробно разобрал историк Алексей Волынец в биографии А.А. Жданова, вышедшей в серии ЖЗЛ. С разрешения автора «АПН-СЗ» публикует соответствующий отрывок из книги. В декабре 1941 г. небывало сильные морозы фактически уничтожили водоснабжение оставшегося без отопления города. Без воды остались хлебозаводы — на один день и без того скудная блокадная пайка превратилась в горсть муки. Вспоминает Алексей Беззубов, в то время начальник химико-технологического отдела расположенного в Ленинграде Всесоюзного НИИ витаминной промышленности и консультант санитарного управления Ленинградского фронта, разработчик производства витаминов для борьбы с цингой в блокадном Ленинграде: «Зима 1941-1942 года была особенно тяжелой. Ударили небывало жестокие морозы, замерзли все водопроводы, и без воды остались хлебозаводы. В первый же день, когда вместо хлеба выдали муку, меня и начальника хлебопекарной промышленности Н.А.Смирнова вызвали в Смольный… А.А.Жданов, узнав о муке, просил немедленно к нему зайти. В его кабинете на подоконнике лежал автомат. Жданов показал на него: «Если не будет рук, которые смогут крепко держать этот совершенный автомат, он бесполезен. Хлеб нужен во что бы то ни стало». Неожиданно выход предложил адмирал Балтийского флота В.Ф.Трибуц, находившийся в кабинете. На Неве стояли подводные лодки, вмерзшие в лед. Но река промерзла не до дна. Сделали проруби и по рукавам насосами подлодок стали качать воду на хлебозаводы, расположенные на берегу Невы. Через пять часов после нашего разговора четыре завода дали хлеб. На остальных фабриках рыли колодцы, добираясь до артезианской воды…» Как яркий пример организационной деятельности руководства города в блокаду необходимо вспомнить и такой специфический орган, созданный Ленинградским горкомом ВКП(б), как «Комиссия по рассмотрению и реализации оборонных предложений и изобретений» — на нужды обороны был мобилизован весь интеллект ленинградцев и рассматривались, просеивались всевозможные предложения, способные принести хоть малейшую пользу осажденному городу. Академик Абрам Фёдорович Иоффе, выпускник Санкт-Петербургского Технологического института, «отец советской физики» (учитель П.Капицы, И.Курчатова, Л.Ландау, Ю.Харитона) писал: «Нигде, никогда я не видел таких стремительных темпов перехода научных идей в практику, как в Ленинграде в первые месяцы войны». Из подручных материалов изобреталось и тут же создавалось практически всё — от витаминов из хвои до взрывчатки на основе глины. А в декабре 1942 г. Жданову представили опытные образцы доработанного в Ленинграде пистолета-пулемёта Судаева, ППС — в блокадном городе на Сестрорецком заводе впервые в СССР начали производство этого лучшего пистолета-пулемёта Второй мировой войны. Помимо военных задач, вопросов продовольственного снабжения и военной экономики, городским властям во главе со Ждановым пришлось решать массу самых разных проблем, жизненно важных для спасения города и его населения. Так для защиты от бомбардировок и постоянного артиллерийского обстрела в Ленинграде было сооружено свыше 4000 бомбоубежищ, способных принять 800 тысяч человек (стоит оценить эти масштабы). Наряду со снабжением продовольствием в условиях блокады стояла и нетривиальная задача предотвращения эпидемий, этих извечных и неизбежных спутников голода и городских осад. Именно по инициативе Жданова в городе были созданы специальные «бытовые отряды». Усилиями властей Ленинграда, даже при значительном разрушении коммунального хозяйства, вспышки эпидемий были предотвращены — а ведь в осаждённом городе с неработающими водопроводом и канализацией это могло стать опасностью не менее страшной и смертоносной, чем голод. Сейчас эту задавленную в зародыше угрозу, т.е. спасенные от эпидемий десятки, если не сотни тысяч жизней, когда заходит речь о блокаде практически не вспоминают. Зато альтернативно одарённые всех мастей любят «вспоминать» как Жданов «обжирался» в городе, умиравшем от голода. Тут в ход идут самые феерические байки, обильными тиражами наплодившиеся ещё в «перестроечном» угаре. И уже третий десяток лет привычно повторяется развесистая клюква: о том, как Жданов, дабы спастись от ожирения в блокадном Ленинграде, играл в «лаун-тенис» (видимо, диванным разоблачителям очень уж нравится импортное словечко «лаун»), как ел из хрустальных ваз пирожные «буше» (ещё одно красивое слово) и как объедался персиками, специально доставленными самолётом из партизанских краёв. Безусловно, все партизанские края СССР просто утопали в развесистых персиках… Впрочем, у персиков есть не менее сладкая альтернатива — так Евгений Водолазкин в «Новой газете» накануне Дня победы, 8 мая 2009 г. публикует очередную ритуальную фразу про город «с Андреем Ждановым во главе, получавшим спецрейсами ананасы». Показательно, что доктор филологических наук Водолазкин не раз с явным увлечением и смаком повторяет про эти «ананасы» в целом ряде своих публикаций (Например: Е.Водолазкин «Моя бабушка и королева Елизавета. Портрет на фоне истории» / украинская газета «Зеркало недели» №44, 17 ноября 2007 г.) Повторяет, конечно же, не потрудившись привести ни малейшего доказательства, так — мимоходом, ради красного словца и удачного оборота — почти ритуально. Поскольку заросли ананасов в воюющем СССР не просматриваются, остаётся предположить, что по версии г-на Водолазкина данный фрукт специально для Жданова доставлялся по ленд-лизу… Но в целях справедливости к уязвленному ананасами доктору филологических наук, заметим, что он далеко не единственный, а всего лишь типичный распространитель подобных откровений. Нет нужды приводить на них ссылки — многочисленные примеры такой публицистики без труда можно найти в современном русскоязычном интернете. К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой… Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов: «Известно, что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: «каша гречневая и щи кислые — верх удовольствия». Что касается «сообщений печати», хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, — недели не хватит. Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с фактами.  «Корки от апельсинов» обнаружили будто бы на помойке многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это «факт» — из финского фильма «Жданов — протеже Сталина»). Но вы же знаете, Жданов жил в Ленинграде в огороженном глухим забором — вместе с «помойкой» — особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко — во флигеле во дворе Смольного. И «блины» ему личный шофёр (ещё один «факт» из печати, из «Огонька») не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар, «принятый» им ещё от С.М. Кирова, «дядя Коля» Щенников. Писали про «персики», доставлявшиеся Жданову «из партизанского края», но не уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые «персики» в псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения продукты…» Оператор располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал:«Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролет. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами, Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учет был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда… Жданов был первым секретарем обкома и горкома партии осуществлявшим все политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всем, что касалось материальных вопросов». Даниил Натанович Альшиц (Аль), коренной петербуржец, доктор исторических наук, выпускник, а затем профессор истфака ЛГУ, рядовой ленинградского народного ополчения в 1941 году, пишет в недавно вышедшей книге: «…По меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, «обжирались». Упражнения в создании сенсационных «разоблачений» на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет и никаких сдобных булочек он не поедал…Мне приходилось читать и такое бредовое утверждение — будто в голодную зиму в Смольном расстреляли шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек. Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть поваров? Все это явно бред воспаленного соответствующей тенденцией воображения». Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета Ленинградского фронта (командующему М.С. Хозину, себе, А.А. Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву). Участник боёв на Невском пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизия народного ополчения) полковник Андрей Матвеевич Андреев, упоминает в мемуарах как осенью 1941 г., после совещания в Смольном, видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшейся ему пайковый хлеб — хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд. Конечно, это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет. Действительно, в период блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство городского населения, но без любимых разоблачителями «персиков» — здесь господа разоблачители явно экстраполируют на то время собственные нравы… Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении — значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что они в блокаду кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения, подчинили целям обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому, чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было… Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 г. этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 60-е гг. в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и агитпропе. По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже: «Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, — астма, он хрипел, кашлял… Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости… В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывались на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. …Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения». Действительно, за три года блокады Жданов, не прекращая изнурительной работы, перенёс «на ногах» два инфаркта. Его одутловатое лицо больного человека через десятилетия даст повод сытым разоблачителям, не вставая с тёплых диванов, шутить и лгать о чревоугодии руководителя Ленинграда во время блокады. Валерий Кузнецов, сын Алексея Александровича Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ближайшего помощника Жданова в годы войны, в 1941 г. пятилетний мальчик, ответил на вопрос корреспондентки о питании ленинградской верхушки и столовой Смольного в период блокады: «Я обедал в той столовой и хорошо помню, как там кормили. На первое полагались постные, жиденькие щи. На второе — гречневая или пшенная каша да еще тушенка. Но настоящим лакомством был кисель. Когда же мы с папой выезжали на фронт, то нам выделяли армейский паек. Он почти не отличался от рациона в Смольном. Та же тушенка, та же каша. — Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолете доставлялись фрукты… — Как мы питались, я уже вам рассказал. А на Кронверкскую улицу за все время блокады мы приезжали с папой всего-то пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчет пирожков… Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей города, была зафиксирована дистрофия. Жданов… Понимаете, меня папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил. Но такого я не припомню». Алексей Волынец Источник Автор: Алексей Волынец

Источник: http://newrezume.org/news/2014-02-14-2431?utm_source=copypast